— Ненавижу! — прошипела я. — Как я тебя ненавижу! Тебе мало было убить его! Так ты еще постарался уничтожить и меня! Мразь!

— Ты не так меня поняла, — устало произнес Алейников, обхватив голову руками. — То, что я сейчас наговорил, — это было очень грубо, но это ревность, поверь мне…

— Заткнись! — рявкнула я, лихорадочно натягивая на себя одежду. — Это ты убил их всех!

Ты! Непонятно только, почему ты прятал лицо, фотографируясь? Почему, ответь мне?! Ты заранее знал, что придет время, когда тебе придется скрываться?

— Нет! Прошу тебя, успокойся!

— Почему? Почему ты все время отворачивался от объектива?

— Потому что, черт тебя побери, я не фотогеничен! Я ни разу с самого детства не вышел хорошо на фотографии! Тебе понятно?!

— Нет! Ты врешь! Я не верю тебе!

Я что-то еще кричала, вырывалась из его рук, пытающихся меня остановить, но до конца понять весь трагизм случившегося я смогла, лишь оказавшись у себя дома. Как это произошло, до сих пор помню смутно, но едва я переступила порог своей квартиры, как силы покинули меня и я со стоном рухнула на пол…

— Ань, — позвал кто-то от входной двери. — Ты дома? Что-то дверь у тебя приоткрыта?

Отвечать не было сил, поэтому я лежала и смотрела распухшими от слез глазами прямо перед собой. Через пару минут в поле зрения появились Лизкины красные тапочки с огромными помпонами лимонного цвета.

— Анна! — закричала соседка, бросившись передо мной на колени. — Что с тобой? Ты за-. болела?

— Нет, я здорова, — на удивление твердым голосом ответила я. — Чего тебе нужно?

— Тогда чего валяешься на полу? — недоверчиво поинтересовалась она. — Простудишься…

— На дворе конец июля, — равнодушно констатировала я. — Жара за тридцать по Цельсию…

— Все равно, ни к чему это, — не успокоилась Лизка и, подхватив меня под руки, поволокла к дивану.

Она подложила мне под голову подушку и метнулась на кухню. Через какое-то время вернулась, неся на крохотном подносике рюмку коньяка и пару долек апельсина.

— На вот, выпей. — Лизка подсунула под подушку руку, приподняв мою голову, и влила в меня содержимое рюмки. — Коньячок, он никогда не подведет…

Она оказалась права. Хмель мгновенно ударил в голову, тепло разлилось по телу, и мне немного стало легче дышать. А после второй и третьей рюмки все произошедшее уже не казалось мне столь трагическим.

— Ань, будем! — Лизка устроилась у меня в ногах и усиленно помогала докончить бутылку армянского коньяка.

Я посмотрела на нее мутным взглядом и впервые за все время соседства испытала к ней что-то вроде симпатии.

— Лизка, а ты неплохая баба, — выдала я ей через минуту. — Не была б еще столь любвеобильна, цены бы тебе не было.

— А что в этом плохого? — совершенно искренне удивилась она.

— Ну… Женщина.., она должна блюсти себя… Не опускаться до уровня… — Тут я вспомнила, что не далее как несколько часов назад возлежала в объятиях своего лютого врага, и невольно заткнулась. — Н-да…

— А какой у меня уровень? — полуобиженно, полуснисходительно хмыкнула Лизка. — Если я люблю мужиков, так я этого и не скрываю. Не то что некоторые — строят из себя приличных дам, имея положение в обществе и супруга рядом, а на самом деле ведут себя, как мартовские кошки!..