Я его, конечно же, понимала. Ох, как я его понимала! Но кто захотел понять меня? Кто просыпался вместе со мной в холодном поту, увидев во сне фрагменты своего мужа, на опознание которых меня привезли в морг? Кто вместе со мной бился лбом о стену, пытаясь найти виновника его гибели?

Нет! Конечно же, я не была одинока! Мне помогали, поддерживали, вели расследование.

Но все это было в соответствии с «процессуальным порядком», как изволили мне объяснить. И перевернуть этот самый порядок с ног на голову никто не хотел, да и не мог. Мне долго объясняли, терпеливо выслушивали, но дальше этого дело не шло. И препятствием этому был Закон, на страже которого стояла и я…

— Ань, ты слышишь меня? — привстал со своего места обеспокоенный моим задумчивым видом Мишка.

— Слышу… Но отступать не хочу! Потому что я не могу больше с этим жить!

— Но может случиться так, что тебя дисквалифицируют! — попытался он нажать на меня.

— Пусть! — упрямо заявила я.

— И ты все равно ничего не добьешься, — продолжил Мишка.

— Пусть! Но я не буду жить с вечным чувством вины, что не нашла убийцу! Видел бы ты на похоронах глаза его дочери! — Нервы мои наконец не выдержали, и я заплакала. — Не могу больше, Мишка! Просто не могу! Я должна что-то делать!

— А почему именно сейчас? Почему не раньше? В то время, когда шло следствие? — совершенно искренне изумился он.

— Потому, что только сейчас я нашла в себе силы! Потому, что до сих пор была как сомнамбула!

Я еще что-то лопотала сквозь слезы о своем душевном надломе, в котором прожила последние полгода, о том, что только сейчас ощутила в себе силы для того, чтобы жить. А когда Мишка опять попытался что-то толковать мне о профессиональной этике, я послала его к, черту.

— В общем, если не хочешь мне помогать, все, ухожу! — выдала я напоследок и в самом деле пошла к выходу.

— Постой, — Мишка ринулся за мной следом, запутался в пододеяльнике и грохнулся на пол. — Ох! Все из-за тебя! Никогда не думал, что ты такая взбалмошная баба!

Пожалев бедного Мишку, который вкупе с похмельем еще и больно ударился локтями, я вновь уселась на табуретку и выжидательно уставилась на него. Он попыхтел, посопел, бросив пару укоризненных взглядов в мою сторону, и, наконец, изрек:

— Не думаю, что этот самый Алейников и есть любовник твоей Антонины.

— Почему?

— Потому! — огрызнулся он, потирая ушибленные места. — Скажем, интуиция! Но я не могу не согласиться, что во всем этом что-то есть"

— Что?! — уцепилась я за ту неопределенность.

— Пока не знаю. Но печенкой чувствую, что танцевать нужно именно с этого места. Все как-то здесь непонятно. Взять хотя бы фирму этого Алейникова: фасад — убожество, а пакетные окна по триста баксов каждое, у столов — ножки подламываются, а по углам камеры слежения… Спрашивается — зачем все это?

— Зачем? — Хотите верьте, хотите нет, но когда Мишка начинал вот так рассуждать, я млела.

— Чего-то он боится… Вопрос — чего?

Я наводил справки: дела у него идут нормально, никаких косяков нет, налоги платят исправно…

— Тогда что? — от волнения у меня пересохло в горле.