Мысленно Гвалиор пожелал торговцу Ксоо Таркиму свернуть шею на горной дороге или, того лучше, попасться жадным разбойникам. (Нет, конечно, не теперь, когда дядя Харгелл вёз домой его заработок: как-нибудь позже, потом!..) Чтобы неповадно было доставлять на рудник строптивых дикарей, не ценящих собственной жизни!.. Вслух же надсмотрщик рявкнул:

– Один так один! Пуп развяжется – туда и дорога!

И для острастки наподдал венну ещё. Тот по-прежнему молча повернулся и пошёл туда, где они с Волчонком оставили тележку. К вечеру его будет колотить жестокая лихорадка, но пока он держался так, словно кнут его вообще не коснулся. Гвалиор смотрел ему в спину, раздражённо крутя и дёргая длинный плетёный ремень. Потом вытащил фляжку и сделал один за другим три длинных глотка. Такие, как этот парнишка, либо погибают сразу, либо, наоборот, живут в руднике долго, становясь сущим проклятием для надсмотрщиков. А что? Может, Щенку и суждено-таки стать Псом… К тому времени Гвалиора здесь уже несколько лет как не будет. Ну и слава Священному Огню…

Тут он услышал позади себя плач и оглянулся. Маленький подбиральщик, оказавшийся сегваном, сидел на мёрзлой земле и горько плакал, держа в руках недогрызенную рыбёшку.

Белые цветы «девичьего льда»[10] всё так же неувядаемо цвели во тьме подземного зала… В рудничном фонарике Каттая застрял фитилёк, маленькое пламя светило неверно и тускло. Каттай не стал затевать починку фонарика в двух шагах от могилы Белого Каменотёса, оставил его у входа как есть. Погаснет – значит, погаснет… Каттай больше не боялся Каменотёса и поступил так не из страха, а просто из уважения. Он опустился на колени и тихо проговорил:

– Здравствуй, отец.

Своего собственного отца он помнил плоховато и не мог бы с уверенностью сказать, что в этих воспоминаниях было истинно, а что – досоздано воображением по материным рассказам. Что же касается Каменотёса, предания о его внешности были столь же разноречивы, как и о происхождении. Однако, думая о ком-то, обязательно начинаешь видеть перед собой облик, пусть сколь угодно расплывчатый. Вот и Каттай, мысленно беседуя с Ушедшим-во-Тьму, помимо воли старался представить его. Для него Белый Каменотёс был рослым бородатым мужчиной в широком кожаном фартуке, закрывающем ноги и грудь. Он весело смеялся чему-то, и за спиной у него была зелень ветвей, а над головой – яркое солнце.

– Пожалуйста, помоги мне в добром деле, отец…

Где колыхались на тёплом ветру те зелёные ветки? В усадьбе прежнего господина? Или в Саду Лан, куда принесли тело погибшего раба и где оно несколько времени соседствовало с изваянными из камня Посмертными Телами великих вельмож?.. Или, может, то были дивные сады Праведных Небес, куда когда-нибудь возьмут и Каттая?..

«Я выкуплю на свободу маму и отца и обязательно заплачу за их свадьбу. Чтобы они стали супругами по закону, а не просто „суложью“ – рабом и рабыней, повадившимися вместе спать…»

Каменная могила молча высилась перед ним в темноте. По бокам и за нею с невидимого потолка тянулись известковые сосульки сталактитов. Местами вросшие в пол, они окружали могилу, словно колоннада, слабенький свет фонарика их едва достигал. Когда там, среди каменных столбов, возникло некое движение, Каттая всё-таки окатило ледяным страхом, он дёрнул головой, оглядываясь на свой фонарик…