В общем-то, все ясно. Не первый и не последний случай, когда жена от большой любви к мужу толкает того на должностное преступление. Нам теперь останется провести обыски отправить супругов в домзак, написать рапорт, а там пусть трибунал решает, кто больше виновен, кто меньше.

Николая Иваненко похоронили на «нашем» кладбище. Угол, отделенный от городского кладбища дорогой, аккурат там, где начинался пустырь, примыкавший к памятному для меня двору гражданки фон Беккер, стал местом, где хоронили и красногвардейцев, и чекистов. Здесь лежат ребята, пытавшиеся остановить погром винного погреба в октябре семнадцатого; те, кто погиб при разоружении мятежного эшелона; продотрядовцы, зарубленные кулаками. Здесь нашел свое пристанище и военный комиссар Лапшин, не переживший пленения. Военком несколько дней ходил как потерянный, а потом пустил себе пулю в лоб. Поначалу его даже не хотели погребать на этом кладбище – мол, дезертиров нельзя хоронить там, где лежат достойные люди, но передумали. В конце-концов, он всю свою жизнь положил на дело революции, а уж какую принять смерть – его право.

Здесь нет могилы Николая Андриановича, по сути, спасшего нас (возможно, что и весь город) и похороненного на Соборной площади, около старинного храма, где губернский исполнительный комитет решил устроить Пантеон для самых заслуженных людей. Если там хоронить всех погибших чекистов, не хватит места.

Здесь нет и могил ушедших на Восточный фронт. Есть ли вообще где-нибудь их могилы? Если да, так хорошо бы ребят перевезти сюда, чтобы они лежали в своей земле. А нет… А нет, так какая разница, где лежать?

Кольку провожали с музыкой и с речами. Ораторы говорили, что на этом месте потомки поставят памятник. Нет, не поставят. Как помню, в этом месте будет разбит парк, а народ станет гулять и радоваться канадским кленам, каштанам и любоваться на цветущие лилии. Самое странное, что меня это нисколько не удручало. Наоборот, я слегка завидовал Кольке. Он же погиб именно для того, чтобы народ мог радоваться! А то, что люди станут ходить по его могиле – ничего страшного.

Любопытно, что попав в эту эпоху, я начал мыслить совсем иначе. Может, прав Владимир Иванович Вернадский, говоривший о сфере разума? И разум людей, верящих в созидательную идею революции, строительство светлого будущего, влияет и на меня? Но я почему-то не боялся этого.

Может, кому-то покажется, что я слишком черствый человек – не переживаю о расставании с Надеждой, не горюю о смерти своих друзей. Не знаю. Но дело в том, что теперь у меня каждый день случается столько событий и происшествий, которых в прежнее время хватило бы на месяц, а то и на два, и мне просто некогда переживать или горевать.

Начался август, и посыпались новые события. Даже не знаю, которое для меня главнее. Во-первых, меня приняли в партию. Уточняю, что именно в РКП(б), а не в какую другую.

Вступить в РКП(б) я решил сам. Иначе, не дело это, если чекист, разделяющий идеологию большевиков, исполняющий решения Совнаркома, во главе которого стоит человек, являющийся членом ЦК, будет беспартийным. Рекомендации мне дали два уважаемых человека – Николай Харитонович Есин, чей партстаж был ровесником партии большевиков, и Иван Васильевич Тимохин. У нашего губернатора стаж поменьше, с февраля семнадцатого, но тоже неслабо.