Ухмылка сползла с лица Горюнова.

– Ты совсем офонарел, товарищ капитан? – поинтересовался он. – Не забыл о субординации?

– Я прекрасно об этом помню и готов отвечать за свои слова, – чеканя каждое слово, проговорил Витвицкий.

Майор уже не ухмылялся. Между ним и капитаном, кажется, накалился воздух. Трудно сказать, чем закончилось бы это столкновение, если бы рядом не открылась дверь кабинета и в коридоре не появился бы Кесаев.

– А, капитан, зайдите, – пригласил он Витвицкого и повернулся к Горюнову: – Олег, ты еще что-то хотел?

Горюнов покачал головой и с каменным лицом пошел прочь. Витвицкий, глядя себе под ноги, будто что-то потерял, поплелся в кабинет начальника.

В это же время на соседнем этаже, в кабинете Ковалева, перед своим непосредственным начальником сидел Липягин.

– Да, Эдик, дал ты шороху в этой богадельне.

– Московские уже накапали? – мрачно поинтересовался Липягин.

– Из гороно звонили, – сухо отозвался полковник. – Что за балаган ты устроил?

– Балаган был для московских, Александр Семенович, чтоб под ногами не мешались, – с легким заискиванием принялся объяснять Липягин. Нагоняя от Ковалева за такие штуки он не ждал, не первый год вместе работают, Семеныч знает, что он просто так прессовать никого не станет. – В результате, пока они со всякой мелочью возились, я с директрисой обстоятельно поговорил.

Липягин замолк, давая начальству время осмыслить сказанное. Ковалев смотрел на него требовательно.

– Баба она, конечно, непростая, – продолжил майор. – Где-то надавить пришлось, но разговорилась. Все трое – и Тарасюк, и Шеин, и Жарков – учились плохо, хорошим поведением не отличались. Зато имели определенные наклонности.

Он снова взял выжидательную паузу.

– Ну? – рассердился Ковалев. – Мне из тебя клещами тянуть?

– Кошек-собак мучили, над малыми издевались, – поспешно продолжил мужчина. – Один раз сочинение писали, кем я хочу стать, так Шеин написал, что после интерната хочет в медицинский пойти, потому что там можно выучиться на врача, который трупы разрезает.

– Сочинение, конечно, не найдешь уже, – задумчиво протянул Ковалев. – Да и к делу не пришьешь.

– Естественно, – закивал Липягин. – Но я с учителкой по русскому говорил, она подтвердила. И про сочинение, и про наклонности нехорошие. Говорит: «Непростой был мальчик».

Майор поглядел на Ковалева – начальник УГРО пребывал в задумчивости.

– Они это, Александр Семенович, – уверенно произнес Липягин. – Они.

Витвицкий закончил доклад, и в кабинете наступила тишина. Кесаев поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, машинально поправил складку на занавеске.

Не выдержав затянувшегося молчания, Витвицкий сказал, глядя в спину начальнику:

– Тимур Русланович, вы поймите: психология – наука точная. Как математика, понимаете? И если дважды два всегда четыре, то четырежды четыре – всегда шестнадцать.

Кесаев вернулся к столу, поморщился:

– Давайте-ка без аллегорий и метафор, товарищ капитан. Я вам не студент-первокурсник.

– Извините, но я очень хочу, чтобы вы меня услышали и поняли! Шеин, Жарков и Тарасюк – не убийцы. После бесед с их учителями и ребятами из интерната для меня это очевидно. И старший лейтенант Овсянникова тоже так считает, а она…