— Жмут? — спросила Ракель Самуиловна, беря Свирида под руку.

Свирид в костюме, рубашке и при галстуке, смотрел вниз, на свои ботинки красоты не бывалой. Они были чёрные, кожа была у них шлифованная, и узоры резные по носам.

— Да нет, не жмут, хотя и не мягкие они. Я просто подумал, что Арнольд за такие штиблеты полугодовое жалование отдал бы, — отвечал Тыжных.

— Да, отдал бы, — согласилась красавица, — кстати, товарищ красный фронтовик, это фуражку носят на затылке, а шляпу носят чуть-чуть на глаза, — она поправила ему шляпу. — Ну как вам нравится костюм?

— Пришлось в кармане штанов дырку проковырять, а то наган из кармана торчал, малость. А так, ничего себе костюм, приличный, но вот не знаю, даже, уж слишком он буржуйский, меня бы в деревне в нём не признали бы.

— Кто не признал бы? Корова Падла?

— Корова Падла, геройски погибла, не уступая дорогу паровозу.

Они оба улыбнулись. Она была в лёгком плаще и шляпке с едва заметной вуалью. Но через вуаль он видел её немного усталые глаза. Ему показалось, что они чуть влажные от слёз.

— Товарищ, Катя… — начал он.

— Что?

— Глаза у вас что-то мокрые, как у телушки, так вы это… Не волнуйтесь, пока я жив с вами ничего не случится.

— Вы такой романтик Свирид, — сказала она и поправила ему галстук, а затем что-то стала стирать с его щеки, хотя там ни чего и не было, — ну, а пока я жива, с вами Свирид обязательно, что-то случится.

— Что? — заинтересовался оперуполномоченный.

— Надеюсь то, что вам понравится, — она улыбнулась и отвернулась, чтобы он точно не видел её мокрых глаз.

— Ну, а что случится то? — не отставал Тыжных.

— Узнаете, а сейчас едем на вокзал, ловите извозчика.

У Ярославского вокзала вечна сутолока, толчея и суета. Едва нашли, где поставить автомобили, пришлось извозчиков погонять.

— Вы двое, — говорил товарищ Аджания двум милиционерам, тем, что взял только что в конторе, — идёте к кассам, вы двое, — говорил он милиционерам, что были с ним в общаге РабФака, — на перрон, ищите пролетария — фронтовика и нэпманшу. Он рыжий в кожанке, фуражке и галифе, она красавица из жидов, их ни с кем не спутаете. Увидите, сами не лезьте, он ГПУшник КРОковец, она террористка из эсеров, стреляю так, что Боже упаси, вчера они нашу основную группу в решето превратили, один следи за ними, второй ищет меня. Находим их — действуем так: пролетария сразу в расход, он нам не нужен, но живым его не отпускать. А бабу, — Шалва Семёнович поднял палец, — чтобы ни единой царапины. Слышали? Она мне нужна живая и целая.

«Чтобы, когда кожу с неё снимать буду, она не сдохла сразу и визжала», — додумал он, но в слух сказал другое:

— В общем, ищем и зовём меня, сами не начинайте. А ты татарин со мной, будем ходить по залу ожидания, смотреть её будешь.

— Я всегда помочь хочу, товарищ начальник, — заверил Ибрагим и все пошли на свои посты.

А Шалва Семёнович раскрыл книжку с расписанием поездов и не спеша направился к буфету, на ходу изучая время отхода поездов в Сибирь и на Дальний восток. А Ибрагима пошёл следом, усердно вертя головой в поисках злой бабы, которая ему всю жизнь испортила, сюртук её мама.