— Да? — у товарища Незабудки раздувались ноздри. И кофе она уже не хотела. — А в тогда чём вся беда?

— А в том, что вы распутная женщина.

— Распутная? — едва сдерживалась красавица. — Ах, распутная.

— Да, распутная, — настаивал Тыжных.

— А вы прямо всё знаете, да?

— Да уж знаю о вас кое-что. Авось не дурак, товарища Маркса почитываю.

— Ах, почитываете? И что же пишет обо мне товарищ Маркс?

— А товарищ Маркс пишет, что пролетариат идёт горбатить на буржуя от нищеты, а женщины от нищеты и бесправия идут на панель. А вы, товарищ Катя, уж никак не от нищеты пошли в публичные женщины. Вы жизни сладкой ищите, и половых наслаждений.

— Половых наслаждений? — Ракель Самуиловна говорила это тихо, но только потому, что все силы её уходили на то, чтобы сдержаться и не вцепится ногтями в его наглую, конопатую морду. И самым обидным было то, что ей нечего было ему ответить. Она думала, думала. Потом несколько раз вздохнула глубоко и сказала почти спокойно. — А ну пошёл вон отсюда, моралист деревенский.

— Чего? — не расслышал Свирид.

— Пошёл вон, я сказала. Вон отсюда. — Говорила товарищ Незабудка, но так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Почти шёпотом. Скорее даже шипела. И красными пятнами шла от бешенства.

Но усилия её были тщетны. Все, кто был в булочной, только делали вид, что пьют кофе, а не прислушиваются к их разговору.

— Вот чего вы шипите как кошка драная, я вам как партиец партийцу говорю, прямо и без утайки. А вы шипите как змея.

— Кошка драная? Змея? А ну пошёл в машину, — уже не шептала Ракель Самуиловна. И указывала на дверь пальцем. — Вон! Вон отсюда! Ждите меня в машине! Товарищ Тыжных!

Она сорвалась и перешла на крик. Уже не стесняясь никого.

— Чего орать-то, — сказал товарищ Тыжных, забрал со стола фуражку и пошёл к выходу.

А в душе Ракель Самуиловны всё клокотало, она готова была убить наглеца:

— Хам, — кричала она ему вслед, — моралист, подумаешь, праведник какой. — Она не могла успокоиться, даже когда он вышел из булочной. — Марксист конопатый! РЭВОЛЮЦИОНЭР в драных сапогах. Олух деревенский, ещё и писать не научился, зато мораль уже читает!

Товарищ Буханкин пил кофе уткнувшись носом в чашку, и бросал косые взгляды по сторонам. Он понимал, что все на них смотрят:

— Товарищ, Катя, может, пойдём отсюда, — робко предложил он.

— Роже, счёт! — звонко крикнула Ракель Самуиловна пытаясь успокоиться. Но успокоиться красавица не могла. Сидела ноздри раздувала. — Вы поглядите на этого нахала. Хамло трактирное!

Арнольд тактично молчал, ожидая счёта. А когда его принесли, товарищ Незабудка буквально вырвала его из рук официанта, и, не дав товарищу Буханкину даже взглянуть в него — расплатилась. Решительно встала и пошла к дверям, абсолютно не стесняясь кофейных пятнен на платье. Товарищ Арнольд поспешил за ней. Дама, сидевшая у окна, не без зависти, сказала соей подруге:

— Боже, какой накал! Прямо Венецианские страсти.

— И не говори, Шекспир, да и только: два Ромео из пролетариев и видавшая виды Джульетта.

— Думаешь у кого-то из них там роман?

— Конечно, ну а кто ещё будет так феерично и публично скандалить как не влюблённые.