— Мы ожидаем дополнительных уравниваний, — говорит Инспектор в интервью Вашему Корреспонденту. — Иначе наступит, — Инспектор поднимает ногу, совершая типичное скандинавское телодвижение, — кессонная болезнь, не так ли? Но мы, вероятно, сможем создать подходящую декомпрессионную камеру.

Инспектор расстегивает ширинку и принимается искать мандавошек, испачканной дегтем ложкой черпая притирание из глиняного медового бочонка. Ясно, что интервью подходит к концу.

— Вы не уходите? — восклицает он. — Ну что ж, как сказал один судья другому, будь справедлив, а не можешь быть справедливым, будь своеволен. Сожалею, что не смогу рассказать о привычных непристойностях. — Он поднимает правую руку, покрытую вонючей желтой мазью.

Чей-то Корреспондент бросается вперед и сжимает в ладонях замасленные руки Инспектора.

— Это было наслаждение, Инспектор, невыразимое наслаждение; — говорит он, стягивая перчатки, скатывая их в комок и бросая в корзину для бумаг. — Представительские средства, — улыбается он.

Позолота и красный плюш. Бар в стиле рококо, отделанный розовым черепаховым рогом. Воздух насыщен пагубной сладкой субстанцией, напоминающей сгнивший мед. Мужчины и женщины в вечерней одежде потягивают через гипсовые трубочки разноцветные ликеры. У стойки на табурете, покрытом розовым шелком, сидит голый Отщепенец с Ближнего Востока. Длинным черным языком он вылизывает из хрустального бокала теплый мед. Его гениталии сложены превосходно — обрезанный член, блестящие черные лобковые волосы. Губы у него тонкие и лилово-синие, как губки пениса, а глазки пусты и равнодушны, как глазки насекомого. У Отщепенца нет печени, и он питается исключительно сластями. Отщепенец заталкивает на кушетку стройного белокурого юношу и со знанием дела раздевает его.

— Встань и повернись, — приказывает он телепатическими пиктограммами. Он связывает мальчику руки за спиной красным шелковым шнуром. — Сегодня мы проделаем всё до конца.

— Нет, нет! — пронзительно кричит мальчик.

— Да, да.

Хуи извергают семя в немом «да». Отщепенец раздвигает шелковые занавески, и на фоне освещенного экрана из красного кремня открывается виселица из тикового дерева. Виселица стоит на помосте, украшенном ацтекской мозаикой.

С протяжным «о-о-о-о-о-о-о» мальчик падает на колени, обсираясь и обоссываясь в ужасе. Он чувствует теплое говно между ляжками. Мощная волна горячей крови раздувает его губы и горло. Его тело сжимается и сворачивается в позу зародыша, и сперма струей бьет прямо ему в лицо. Отщепенец зачерпывает из гипсовой чаши теплой надушенной воды, задумчиво моет мальчику жопу и член и вытирает их мягким голубым полотенцем. Теплый ветерок играет над телом мальчика и колышет его волосы. Отщепенец подсовывает руку под грудь мальчика и ставит его на ноги. Схватив за локти, он толкает его вверх по ступенькам — и под петлю. Он стоит перед мальчиком, держа петлю обеими руками.

Мальчик смотрит Отщепенцу в глаза, пустые, как обсидиановые зеркала, лужи черной крови, смотровые щели в стене уборной, грозящие Последней Эрекцией.