Вот они — Откровение и Пророчество, и ловлю я их без всякого транзистора своим детекторным приемником двадцатых годов с антенной из спермы... Благосклонный Читатель, мы зрим Бога сквозь наши задние проходы в фотовспышке оргазма... С помощью этих отверстий преображай свое грешное тело... Лучший Выход — это Вход...

А теперь я, Уильям Сьюард, выпущу на волю полчища слов... Мое сердце — сердце викинга — парит над широкой бурой рекой, где в сумерках джунглей тарахтят моторные лодки, где плавают целые деревья с гигантскими змеями в ветвях и печальноглазые лемуры следят за берегом с дальнего края полей Миссури (мальчик находит розовый стрелолист), замирает вместе с далекими гудками поезда и возвращается ко мне, голодное, как уличный мальчишка, не умеющий еще торговать вразнос ниспосланной ему Богом задницей...

Благосклонный Читатель, Слово набросится на тебя, выпустив железные когти человека-леопарда, оно отгрызет тебе пальцы рук и ног, словно не брезгующий ничем сухопутный краб, оно повесит тебя и, подобно постижимому псу, будет ловить ртом твою сперму, оно огромной ядовитой змеей обовьется вокруг твоих бедер и впрыснет тебе дозу протухшей эктоплазмы... А почему пес постижимый?

На днях возвращаюсь я с нескончаемого завтрака, нитью тянущегося от рта до жопы все дни нашей жизни, и вижу мальчика-араба с черно-белым псом, умеющим ходить на задних лапах... И тут к мальчику дружелюбно бросается большой желтый пес, а мальчик отпихивает его прочь, и тогда желтый пес рычит, явно намереваясь укусить этого едва начавшего ходить малыша, и ворчит, как будто вдруг обрел дар человеческой речи: «Это же преступление против природы».

Вот я и нарекаю желтого пса Постижимым... И позвольте мне заметить мимоходом — а я всегда хожу мимо, как настоящий черномазый, — что Непостижимому Востоку надобно слопать еще не один пуд соли... Ваш Корреспондент трескает себе тридцать гран морфия в день и сидит восемь часов, непостижимый, как говно.

— О чем ты думаешь? — смущенно поеживаясь, спрашивает Американский Турист...

На что я отвечаю: «Морфий угнетает мой гипоталамус, где локализованы либидо и эмоции, а так как лобные доли мозга включаются, только если хорошенько пощекотать затылочные, — они ведь лишены самостоятельности и способны лишь задницу для пинков подставлять, — я должен признаться в полнейшем отсутствии каких-либо мозговых реакций. Я сознаю твое присутствие, но поскольку оно не вызывает у меня никаких волнующих смысловых ассоциаций, а мой аффект отключен джанковым человеком за неуплату, мне твои постельные проблемы до фени... Можешь сколько угодно приходить и уходить, можешь обосраться или сам себя выебать хоть рашпилем, хоть колом осиновым — а гомику это в самый раз, — Мертвым и Наркотам все равно...» Они непостижимы.

— Как пройти между рядами в ватерклозет? — спросил я у блондинистой билетерши.

— Сюда, сэр... Внутри есть еще одно местечко.

— Вы не видали Розу Пантопон? — спросил старый джанки в черном пальто.

Техасский шериф убил своего соучастника — ветеринара Браубека Нетвердого, замешанного в афере с лошадиным героином... Если у лошадки афтоз, ей нужна уйма героина, чтобы унять боль, а часть этого героина уже скачет, наверное, через пустынные прерии и радостно ржет на Вашингтон-сквер... Туда с пронзительными криками бросаются джанки: