– Марк Иренович Гирштейн? – У гнумов отчеств не бывает, у них второе имя по матери. – Чародейский приказ, коллежский асессор Попович. У меня к вам пара вопросов имеется.

Кабы гнум не попытался бежать, могло статься, встреча наша с ним и не произошла бы столь судьбоносно. Но он попытался, а после еще и в драку полез, и кузнецов своих на подмогу кликнул.

Кузнецы приблизились, глядя с осторожностью и никак мне не препятствуя, так что, наскоро отвесив ретивому юнцу пару оплеух, я заковала его в наручники, снятые тут же со стены, и потащила в присутствие. Пусть теперь с ним Крестовский разбирается.

По дороге знакомых нам не встретилось, как, впрочем, и мусорных ваз. Посему в кабинете Крестовского я объявилась без четверти девять – с петушком в одной руке и с Гирштейном на палочке… то есть в наручниках – в другой.

– Шеф! – заорала я с порога.

Его высокородие поднял на меня мутноватый взгляд.

– Шеф! Это Марк Гирштейн, организатор забавы «Сети любви» и производитель тех самых зеркал!

Гнум бухнулся на колени, я, не выпуская цепочку, бросила петушка в сторону мусорной корзины, попала, и освободившейся рукой с превеликим облегчением стянула с головы шляпку и парик. Потому что, кажется, обещанная Гришкой жара наступила, и я под париком страсть как взопрела.

– Прикажете его в допросную вести?

Шеф посмотрел на нас с видом слегка затравленным, покачал львиной головой, откашлялся и спокойно сказал:

– Присаживайтесь, господин Гирштейн.

Я дернула за цепочку, гнум поднялся на ноги, сделал пару неверных шагов и опустился на стул.

– Попович, снимите с него наручники! – скомандовало начальство.

Я прижала к груди парик. Ключи я в мастерской взять запамятовала.

– Не могу!

Крестовский вздохнул, затем щелкнул пальцами, от его руки к гнуму потянулся полупрозрачный хвостик волшбы.

А вот сие странно. Волшбу-то я вижу невооруженным взглядом, а руны чародейские – нет. Предивно все-таки человеческий организм устроен. Или предивно устроено само волшебство?

К слову, от начальственного чардейства ровно ничего не произошло, только гнум пискнул, будто от резкой боли.

– Погодите, ваше высокородие, – жалобно сказал Гирштейн. – Это же нарочно заговоренная партия, для особых случаев, их колдовством не откроешь.

– А как? – спросила уже я, потому что мне стало любопытно и захотелось пару таких игрушек в свое личное владение. А то мало ли каких чардеев заарестовывать на службе придется.

Гирштейн хмыкнул, поискал глазами на письменном столе, затем, изогнувшись, цапнул со столешницы булавку с жемчужной головкой.

– Подсоби, коллежский асессор, я пальцами не дотянусь.

Следуя гнумским указаниям, я вставила острие булавки в замочную скважину, повернула, повозила, Марк внимательно прислушивался к звукам, как щелкал металл о металл, его мохнатые уши шевелились от напряжения, потом велел надавить. Через секунду наручники раскрылись и упали на пол.

– Перфектно! – Я радостно всплеснула руками и осеклась. Крестовский смотрел на меня с гневом.

– Попович, извольте удалиться и привести себя в подобающий вид!

Я подобрала с кресла свой парик, шляпку и вышла за дверь, едва сдерживая слезы. В моих фантазиях лев меня за молниеносно проведенное дознание хвалил. К реальности я оказалась не готова.