Твоя верная дочь, чиновник седьмого класса чародейского приказа надворный советник Евангелина Романовна Попович.

P.S. Шеф говорит, что я единственный чиновник империи, которому удалось за неделю до следующего класса дослужиться. Говорит, что, если я собираюсь так же карьеру строить, быть мне рано или поздно первой женщиной-канцлером Берендийской империи. Шутит, конечно».

Дождь сек воздух холодными плетями, Крестовский запрокинул голову, ловя ртом капли.

– А сильный черт оказался. – Мамаев, подтянувшись на руках, вылез из стенного пролома. – Думал, он тебе голову откусит.

– Да, пасть там была что надо! – Семен расхохотался. – Хорошо, ты его вовремя развеял вместе с пастью.

Иван Иванович, появившись из пролома вслед за Эльдаром, пробасил:

– Что-то часто нам навские мороки попадаться стали. Не к добру это.

Семен покачал головой:

– Они своих чуют, вот и шебуршат. Третьего дня навское посольство в Мокошь-град пожаловало.

– Чего хотят?

– Вот нам с тобой, Иван, они и должны об этом рассказывать, – раздраженно бросил Крестовский. – Отчитываться обязаны.

– Что, Брют опять донимает? – встревоженно спросил Зорин, нисколько не обидевшись. – Что ему неймется?

– Я не понимаю, что ему нужно, – бросил Семен. – Игрушки в дочки-матери, то есть, простите, в сынки-папашки надоели мне до черта. Он же мне так и не объяснил, за каким лешим пытался с рыжей куртизанкой в «Саду наслаждений» свести.

– Это когда Геля андалузскую прелестницу изображала? – оживился Мамаев. – Наслышан, наслышан.

– Что она тебе рассказала?

– Не волнуйся, все, что утаила, я прекрасно себе вообразить смог, – Эльдар подмигнул. – Ну, не томи. До чего у вас дошло?

– Что… она… тебе…

– Это ревность. Спаси, Ванечка! – Мамаев отпрыгнул в шутливом испуге. – Да успокойся, Отелло, ничего она мне не говорила. Я андалузскую прелестницу допросил, Машеньку, пока мы с ней в госпитале здоровье поправляли. Кстати, милейшая барышня, жаль, что ее быстро куда-то перевели. А тебе, Семен, я бы посоветовал кота за хвост не тянуть, а ухаживать с усердием. Геля у нас существо трепетное, хотя и суфражистка, первый шаг она делать не будет.

– Это точно, – поддержал друга Зорин. – Мы же видим все, Семушка, замечаем, какими вы взглядами обмениваетесь, как вас тянет друг к другу.

– А еще, – Эльдар склонил голову к плечу, – когда нас в государевой канцелярии к награде представляли, кое-кто заметил, что кое-кто на нашу Гелюшку свой вельможный глаз положил. Причем первый кое-кто – это ваш покорный слуга, а второй – господин канцлер.

– Мы так и будем под дождем беседовать? – неприятным голосом спросил Крестовский.

– Так за чем у тебя дело стало? – участливо спросил Зорин, когда компания двинулась в сторону присутствия.

Навский морок изволил расшалиться в подвалах доходного дома в двух кварталах от чародейского приказа.

– Дело не во мне, – ответил Ивану Крестовский, – и даже не в ней, хотя некоторых ее реакций я ни понять, ни предсказать не в силах. Дело в Брюте. Он почему-то не желает рядом со мною спутницу видеть. Каждую нашу беседу он заканчивает увещеваниями, чтоб я на любовь размениваться не смел. Это ведь неспроста. А если он решит за Гелю приняться? Все помнят, что случилось с Евой стараниями его высокопревосходительства?