Она засмеялась.

– Больше скажу, – расхрабрился Стас, – нет ни меня, ни тебя, а только решение, которое надо принять в эту минуту.

Леля засмеялась.

– Все так зыбко, – улыбнулся он, – иногда я думаю, что не могу войти в одну и ту же реку, потому что река – это я.

– Ты прав, – Леля повернулась, положила руку ему на грудь, – ты чертовски, кажется, прав.

Они лежали, и Стас старался дышать в такт дыханию Лели, но ему быстро стало не хватать воздуха. В светлых сумерках ее лицо смягчалось, и ему почему-то стало неловко смотреть. Он закрыл глаза и вдруг почувствовал прикосновение ее губ к своей щеке.

– Мешает борода? – спросил он тихо. – Если что, я сниму, ты только скажи.

– Нет, извини. Я просто…

– И я просто спросил.

– Как ты сказал: только змеи сбрасывают кожу?

– Не я. Гумилев сказал.

– Мне пора.

Он встал, подал ей легкий плащик, и Леля не отстранилась.

– Чай так и не попили, – улыбнулась она.

Стас молча положил ей в карман горсть конфет и потянулся за ветровкой.

Конечно, не так все просто, как он пытался ее убедить, и нельзя стать другим за одну секунду, и очень трудно вырваться из крепких объятий прошлых горестей.

Они вышли на улицу. Несмотря на позднее время, было светло, как днем, пахло рекой и бензином, а перед ними деловито пробежал кот, держа хвост трубой.

Леля замедлила шаг.

– Я думаю, что это хорошая примета, – улыбнулся Стас, – поверь, пожалуйста.

Похоже, председатель суда не знал, что делать с беспризорными заседателями.

Они, как честные, пришли вовремя и два часа маялись от безделья, Гарафеев изучал потрепанную брошюрку каких-то законов и не столько вникал в суть, сколько удивлялся, зачем так путано выражаться, а энергичный Стас где-то бегал, пока не выпросил у председателя поручение – развезти бумаги.

Гарафееву не очень хотелось работать курьером, но бросать товарища тоже нехорошо, и они отправились вдвоем, чтобы не было скучно.

Когда вернулись, председатель в церемонных выражениях поблагодарил их за исполнение гражданского долга и отправил по рабочим местам, предупредив, что придется им явиться для вынесения приговора Тиходольской, когда Ирина Андреевна будет здорова.

Гарафеев поехал на работу, но там его ждал неприятный сюрприз: Витька, злорадно ухмыляясь, сказал, что он ничего не знает и знать не хочет, график сверстан, так что пусть Гар наслаждается внезапным подарком судьбы в виде дополнительного отпуска. Как раз ему будет полезно отдохнуть и наладить отношения с женой.

Только Гарафееву не хотелось вспоминать о своих семейных делах, и он задумался о проклятии, так эффективно насланном на Тиходольских. Об этом Стас рассказал ему во время поездки, когда они занимались не самым достойным для мужчин делом – сплетничали.

Черный глаз это, конечно, чушь собачья, но наследственная патология – вполне, вполне.

Ведь это надо очень сильно постараться, чтобы в двадцатом веке здоровый десятилетний паренек умер от сальмонеллеза. Это либо перфорация у него должна нераспознанная случиться, или такое обезвоживание, которое невозможно в условиях стационара, даже самого убогого. А вот если мать и сын страдали каким-нибудь редким синдромом…