Мы некоторое время боролись на земле, я бил, куда придётся. Попал, наконец-таки, в челюсть, потом коленом — под дых, и собрав последние силы, оттолкнул противника.

Некоторое время мы лежали на земле, приходя в себя. Мы оба оказались окончательно обессилены. Я пытался сосредоточиться, чтобы повторно войти в энергетическое состояние, и мой противник, скорее всего, делал то же самое.

Мы начали подниматься одновременно. Я снова ощутил энергию. Барятинский метнул в меня копьё, я отклонил корпус, уходя от удара. В руке его возник клинок. Я увернулся, захватил руку с оружием и основанием ладони треснул противника в подбородок. На секунду Барятинский оказался дезориентирован и я, вложив остатки энергии, одновременно двумя кулаками ударил в корпус. Я услышал хруст ломающихся костей, мой враг отлетел на несколько шагов.

Я подошёл к нему. Он некоторое время хрипел, выплёвывая изо рта кровь, а потом затих. Я огляделся: вокруг простиралось белое поле, и только на месте нашей схватки в радиусе нескольких метров чернела земля. А со всех сторон ко мне шли люди.

***

Это был большой гостиничный номер класса люкс, состоящий из трёх комнат. Посреди спальни располагалась широкая кровать с резными ножками и атласным покрывалом под цвет штор. Рядом – столик. Катрин развалилась в кресле в углу и наблюдала, как я хожу из угла в угол по мягкому ковру.

Завтра следовало дать ответ Муромскому, а я всё ещё ломал голову над тем, каким этот ответ будет.

Едва сражение закончилось, ко мне тут же подошёл обер-секретарь Муромский с охраной из десяти человек, которые окружили меня, оградив от остальной публики. Потом меня отвели к императору. Тот со своей свитой тоже наблюдал за ходом битвы, но делегация государя расположилась в стороне от основных группировок боярской знати.

Император Алексей не произвёл на меня особого впечатления. Это оказался сухопарый мужчина, не слишком могучего телосложения. Его остроносое бледное лицо было настолько неподвижным, что напоминало маску, на которой застыло горделиво-возвышенное выражение. В остальном – ничего особенного. По повадкам – такой же боярин, как и другие, коих мне случалось встречать на своём пути: важный, надменный, осознающий собственное превосходство.

Он поздравил меня, сказал, что рад познакомиться со столь сильным воином, победившим витязя седьмой ступени, и выразил надежду, что я буду достойно служить государству и короне.

Потом Муромский посадил меня в свою машину и в сопровождении ещё нескольких паромобилей с охраной отвёз в центральную гостиницу. Он напомнил, чтобы я подумал над его предложением. Ответ я должен был дать на следующий день. Я же попросил, чтобы Катрин тоже привезли сюда, и обер-секретарь дал соответствующие указания. Всё это время я находился словно в каком-то сне. События слишком быстро сменяли друг друга, вокруг мелькало много лиц. Я едва мог осмыслить происходящее. Возможно, повлияло и то, что я толком не отошёл от сражения, и чувствовал себя разбитым. Собраться с мыслями удалось, лишь когда оказался в номере.

Охраны у гостиницы было хоть отбавляй: внизу дежурили человек двадцать, да ещё четверо – на этаже. И я никак не мог понять, охраняют ли меня, или держат под стражей. И я не знал, какие им даны указания в случае моего отказа.