Он открыл дверь парадной и стал подниматься по лестнице. Звук шагов отдавался приглушенным эхом, шершавым, как стены подъезда. Отдышался немного, постоял у обитой черным блестящим пластиком двери квартиры, потом достал ключи – замки глухо залязгали, как стальные челюсти. Отпер оба, верхний и нижний, спрятал ключи и прислушался: за дверью была тишина, только чуть слышно работал телевизор. Никаких посторонних и подозрительных звуков. Можно входить.

Вязкая темнота коридора пропиталась густой смесью запахов: затхлый дух давно не проветриваемого помещения, пыли, несвежей одежды, спиртного, неубранной в холодильник еды, а еще резким, приторным ароматом маминых духов, которые Женя перед уходом обильно разбрызгал в воздухе. Двери в комнаты были закрыты; из спальни пробивалась светящаяся голубоватым, мерцающая полоска и бубнили голоса дикторов ночного выпуска новостей.

Женя включил в коридоре свет, снял куртку с темно-красными брызгами на рукавах, стянул с головы шапку – жирные, черные, давно не мытые волосы сразу поднялись вверх и в стороны, будто пародируя ужас, – разулся и вошел в спальню.

– Привет, мам. Привет, систер. Я дома.

В комнате было жарко и душно. Смрад алкоголя ощущался сильнее, и к нему примешивалась ощутимая вонь испражнений. Женя поморщился, но окинул взглядом едва освещенную синеватыми сполохами темную спальню и улыбнулся.

Они были там, где он их оставил. Зря волновался, все обошлось.

Большое окно закрывали плотные длинные шторы; с учетом того, что ручки на запертых рамах тщательно свинчены, а за самим окном находилась широкая лоджия, предосторожность казалась излишней, но Женя решил, что лучше перестраховаться. Батарея под подоконником обмотана в два слоя толстым пуховым одеялом, чтобы приглушить звуки, вздумай кто-то стучать по ней, привлекая внимание соседей. Из-под одеяла высовывались несколько тонких полосатых шнуров; с одной стороны они были прочно привязаны к трубам, а с другой обвивали стянутые вместе щиколотки и запястья мамы и Инги, лежавших, прижавшись друг к другу, на грязно-белом мохнатом коврике у кровати. Когда Женя вошел, их бледные лица, подсвеченные призрачной синевой, повернулись к дверям; распахнутые глаза были похожи на пустые провалы; на месте ртов темнели широкие прямоугольники клейкой ленты.

– Ай-ай-ай, – покачал головой Женя. – Кто-то все-таки не дотерпел, да?

Он втянул носом воздух, картинно сморщился и засмеялся.

– Ну ничего, я не сержусь. Сейчас сходим в ванну, вымоемся как следует и будем ужинать, да?

Сестра смотрела на него безучастно. Светлые волосы разметались по полу слипшимися сосульками. Белая кофточка с короткими рукавами перекрутилась на тоненьком теле, задралась и скомкалась. Длинные ноги в белых гольфах были поджаты к животу; короткая красная юбка вздернулась, приоткрывая аккуратную круглую задницу. Женя протиснулся мимо телевизора, стоящего на табурете рядом с кроватью, подошел ближе, заглянул Инге под юбку и с удивленной укоризной воззрился на мать.

– Мама, вот кто, оказывается, обделался тут без меня! Ну, от тебя я не ожидал!