«Возможно, я просто схожу с ума, и мой психоз медленно, но верно эволюционирует в параноидную форму шизофрении. Чистой воды «теория заговора», ведь так?»

Так, да не так. Чем внимательнее изучала Натали детали внезапно вспыхнувшего и так же стремительно сошедшего на нет конфликта, тем более уверялась в том, что «импровизировали» двое – Анастасия Збаражская и Генрих. Причем выходило, что Генрих лишь подыграл своей «эксцентричной на всю голову сестренке», тогда как инициатором «конфликта» и режиссером мизансцен выступала именно она.

«Но зачем?! Ей-то чего не хватает? – Получалась сущая ерунда. – Она что, пытается перетянуть одеяло на себя, показывая, кто в доме хозяин?» – предположение, как будто, здравое, поскольку русские императрицы традиционно являлись фигурами несамодостаточными, второстепенными, можно сказать, ритуальными, но никак не равноценными не только своим супругам и старшим сыновьям, но и некоторым царедворцам: министрам, например, воеводам, друзьям императора или его любовницам. Так что желание стать кем-то большим, нежели просто супругой Ивана Константиновича – понятно и простительно. Даже вызывает чувство уважения. Если, разумеется, это так. Вот только Натали чувствовала во всем этом какое-то иное, потаенное течение, второе дно, тайную цель, замаскированную под случайную вспышку эмоций на почве раздела сфер влияния.

«Нет, – решила она, еще раз обдумав все самым тщательным образом, – дело не в Генрихе и не в его роли при дворе. И не в том, какой именно фигурой будет в новое царствование супруга императора, активной или пассивной. Я просто неверно формулирую вопрос!»

Трудно сказать, с чего она вообще взялась за решение этого «ребуса». Из любви к искусству, скорее всего, ведь никакого практического интереса это дело для нее не представляло. По большому счету, ее судьба решалась в иной плоскости. Оставшись с Генрихом, она возвращалась в высший свет, к которому, на самом деле, никогда не принадлежала. Останутся ли они в Новогрудке, включившись в придворную жизнь, которая при Иване наверняка станет ярче и интересней, чем при его слабом и бесправном предшественнике, или уедут в Петроград (и далее везде), по-настоящему частными лицами они уже не будут никогда. Богатство Генриха не даст, титулы не позволят.

«Публичная фигура… – Натали приоткрыла глаза и взглянула на свое отражение в зеркале. – А что, как повылезут на свет страшные тайны юности?»

Говорят, все тайное когда-нибудь становится явным. Но так ли это? В ее случае могло случиться и так, и эдак. По-разному могло случиться. Есть свидетели, пусть и не много, есть и те, кто знает наверняка.

«А что? – обкатав эту мысль «на языке», решила она. – Даже любопытно. Что и как произойдет в тот момент, когда откроется, что баронесса Цеге фон Мантейфель – самая отвязная террористка империи? А?!»

Как ни странно, мысль не напугала, а рассмешила, и Натали едва сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Она сидела в парикмахерском кресле, и ее готовили к коронации. Прическа, макияж, то да се…

«А ведь я окажусь в самом центре всеобщего внимания…» – ей вместе с Генрихом и другими ближайшими родственниками Ивана Константиновича и Анастасии Романовны предназначались места в непосредственной близости от трона, что само по себе являлось определенного рода посланием «городу и миру». Это уже не просто возвращение в свет. Это…