– Я поняла ваш намек, Людвиг. Я вооружена и крайне осмотрительна.

– Ну, разве что…

– Не слышу в вашем голосе энтузиазма.

– Его там нет.

– Извините, Людвиг! И передайте, будьте любезны… Все-таки некоторые кошки продолжают гулять сами по себе. Ошейник раздражает и… натирает шею.

– Весьма образно! Могу я…

– Можете! – разрешила Натали, которой Людвиг нравился. И чем дальше, тем больше.

– Иван Константинович пригласил вас с Генрихом Романовичем на завтрак… К нему, видите ли, семья присоединилась.

– Семья?

– Княгиня Анастасия Романовна – супруга Ивана Константиновича и поручик Збаражский, Роман Иванович, их сын.

– Романовна? – переспросила Наталья, которую такое совпадение странным образом встревожило.

– Романовна, – подтвердил Людвиг. – Но я понял ваше недоумение, Наташа. Мой ответ: не знаю. Честное слово.

– Верю. Что ж… Передайте Генриху, я буду к завтраку.

– Удачи! – попрощался Людвиг.

– Спасибо! – Звучит странно, но она умела быть благодарной.

Ночь выдалась ясная. Чистое небо, полная луна. И почти не холодно. Градусов семь-восемь, никак не меньше. Одним словом, хорошая ночь для неспешной прогулки по уснувшему городу. Но Новогрудок не спал. На Одъязной поливане[48], в новом городском центре, выстроенном в прошлом веке, жизнь, как и «в мирное время», не прекращалась даже ночью. Пока ехали по Варшавскому проспекту и Ковенской улице, Генрих насчитал полтора десятка одних только казино, а ведь там и других улиц полно, да и не одной игрой жив человек. В этой части города количество трактиров, кофеен и чайных, ресторанов, выстроенных на западный манер, рюмочных и пабов, кафешантанов, ночных клубов и варьете превосходило всякое воображение.

«Парижск…» – слово было нехорошее, глумливое, но зато верно отражало состояние души Генриха. Оно конечно, Новогрудок столица империи, но надо же и чувство меры знать! В городе с населением едва в миллион человек…

«Зато по количеству питейных заведений мы впереди планеты всей!»

– Вроде бы раньше скромнее жили, – высказал свои мысли вслух, ни к кому, конкретно, не обращаясь.

– Это вы, князь, насчет Отъезжего поля? – обернулся с переднего сиденья полковник Таубе. Он представлял при Генрихе Генеральный штаб и уже третий день изображал из себя кого-то, вроде Вергилия.

– Да.

– Все меняется, господин генерал. – Полковник был или законченным дураком, или на редкость талантливым мерзавцем. Во всяком случае, банальности у него походили на откровения, и Генрих начинал подозревать, что сукин сын просто издевается. – За последние лет десять Одъязная поливана действительно превратилась в вертеп…

– Договаривайте! – потребовал Генрих.

– Зато Слобидка[49] стала куда интеллигентней, – прозрачные «чухонские» глаза смотрели на Генриха, словно бы вопрошая.

– В мое время там только притоны да кабаки были.

– А нынче – мастерские художников, галереи, букинистические магазины…

– А если выпить? – усмехнулся Генрих. Полковник, похоже, сообразил, что затянул игру, и потихоньку сдавал назад, позволяя рассмотреть себя лучше.

– В кофейнях и чайных подают алкоголь.

– Вы ничего не сказали про музыку.