Якуб берет розги, срывает со спины Лале рубашку и наносит ему пять ударов. Потом спускает ему штаны и хлещет по ягодицам еще пять раз. Вопли Лале не поддельные. Якуб запрокидывает голову Лале назад.

— Говори, кто воровал для тебя! — угрожающе произносит Якуб.

Стоя в небрежных позах, офицеры смотрят на него.

Хныча, Лале качает головой:

— Не знаю.

Якуб хлещет Лале еще десять раз. По его ногам струится кровь. Офицеры начинают проявлять больший интерес и подходят ближе. Якуб запрокидывает голову Лале назад и рычит на него:

— Говори! — А сам шепчет ему на ухо: — Скажи, что не знаешь, а потом вырубайся. — Затем, громче: — Имена!

— Я никогда не спрашиваю! Не знаю. Поверьте мне…

Якуб бьет Лале под ребра. Тот падает на колени, закатывает глаза и делает вид, что потерял сознание.

— Он слабак. — Якуб поворачивается к эсэсовцам. — Если бы знал имена, уже сказал бы.

Якуб пинает Лале по ногам.

Офицеры кивают и выходят из камеры.

Дверь закрывается. Якуб быстро освобождает Лале, потом осторожно кладет его на пол. Тряпкой, спрятанной под рубашкой, он вытирает кровь с тела Лале и натягивает на него штаны.

— Прости, Лале. — Он помогает Лале подняться на ноги, относит в его камеру и кладет на живот. — Ты хорошо справился. Тебе надо немного поспать. Позже вернусь с водой и чистой рубашкой. Немного отдохни.

Несколько дней Якуб заходит к Лале с едой и водой, а иногда с новой рубашкой. Он описывает Лале состояние его ран: они заживают. Лале понимает, что отметки останутся у него на всю жизнь. Наверное, татуировщик это заслужил.

— Сколько ударов ты мне нанес? — спрашивает Лале.

— Не знаю.

— Знаешь.

— Все кончено, Лале, и ты поправляешься. Забудь.

— Ты сломал мне нос? Мне трудно дышать через нос.

— Возможно, но не сильно. Отек прошел, и твой нос почти не деформирован. Ты по-прежнему красив. Девушки будут за тобой бегать.

— Не хочу, чтобы за мной бегали девушки.

— Почему не хочешь?

— Я уже нашел ту, что мне нужна.

На следующий день открывается дверь, и Лале поднимает глаза, чтобы поздороваться с Якубом, но видит двух офицеров. Они делают ему знак встать и идти с ними. Пытаясь успокоиться, Лале продолжает сидеть. Неужели это конец? Его поведут к Черной стене? Он молча прощается с родными и напоследок с Гитой. Эсэсовцы теряют терпение и заходят в комнату, направляя на него автоматы. На трясущихся ногах он следует за ними на улицу. Впервые за неделю или больше его лица касается солнечный свет. Пошатываясь, идет он между двумя офицерами. Поднимает глаза, готовясь встретить свою судьбу, и видит, как нескольких узников сажают в ближайший грузовик. Может быть, еще не конец. У него подгибаются колени, и эсэсовцы волокут его к машине. Закидывают в кузов, и он не оглядывается. Всю дорогу до Биркенау он прижимается к борту грузовика.

Лале вытаскивают из кузова и волокут в контору обершарфюрера Хустека. Два офицера поддерживают его под руки.

— Мы ничего от него не добились даже после подходов большого еврея, — говорит один.

Хустек поворачивается к Лале, и тот поднимает голову.

— Так ты действительно не знал их имен? И тебя не пристрелили?