Сейчас Барецки в хорошем, даже в игривом настроении; у него есть секрет, и он хочет, чтобы Лале угадал, что это такое. Лале включается в детскую игру Барецки:

— Вы всех нас отпускаете домой? — (Барецки хохочет и бьет Лале по руке.) — Вас повысили по службе?

— Лучше бы тебе не мечтать об этом, Татуировщик. А иначе за тобой будет присматривать кто-то не такой добрый, как я.

— Ладно, сдаюсь.

— Так и быть, скажу. Несколько дней на следующей неделе вам будут давать дополнительные пайки и одеяла. Приезжает Красный Крест для инспектирования вашего лагеря отдыха.

Лале всерьез задумывается. Что это может означать? Увидит ли наконец мир то, что здесь происходит? Он старается не обнаружить перед Барецки своих чувств.

— Это хорошо. Вы полагаете, этот лагерь пройдет поверку по условиям заключения?

Лале видит, как работает вхолостую мозг Барецки, он почти слышит тихие щелчки. Тупость эсэсовца забавляет его, хотя улыбнуться он не осмелился бы.

— Пока они здесь будут, вы получите хорошую еду, ну, те из вас, кого мы позволим им увидеть.

— Значит, это посещение будет контролироваться?

— Ты считаешь нас глупыми? — смеется Барецки.

Лале оставляет этот вопрос без ответа.

— Могу я попросить вас об одолжении?

— Давай, — говорит Барецки.

— Если я напишу записку Гите, что я в порядке и просто занят в Освенциме, вы передадите ей?

— Я сделаю лучше. Сам ей скажу.

— Спасибо.

Лале и выбранная группа узников действительно несколько дней получают дополнительные пайки. Но вскоре они иссякают, и Лале не знает в точности, был ли вообще в лагере Красный Крест. Барецки вполне мог выдумать всю историю. Лале остается только надеяться, что его послание будет передано Гите, хотя он не уверен, что Барецки сделает это быстро. Ему остается лишь ждать и надеяться, что скоро наступит воскресенье, когда ему не придется работать.

Наконец приходит день, когда Лале рано заканчивает работу. Он мчится из одного лагеря в другой и добирается до администрации Биркенау как раз к тому времени, когда работники расходятся. Ждет в нетерпении. Почему она должна сегодня выходить в числе последних? Наконец она появляется. Сердце Лале радостно бьется. Не теряя времени, он хватает ее за руку и тащит к задней стороне здания. Она дрожит, когда он прижимает ее к стене.

— Я думала, ты умер. Думала, никогда больше тебя не увижу. Я… — с запинкой произносит она.

Он гладит ее по лицу:

— Разве Барецки не передал тебе от меня весточку?

— Нет. Никаких вестей я не получала.

— Ш-ш-ш, все в порядке, — говорит он. — Я несколько недель каждый день работал в Освенциме.

— Я так боялась.

— Знаю. Но теперь я здесь. И хочу кое-что тебе сказать.

— Что?

— Во-первых, позволь мне поцеловать тебя.

Они страстно целуются, сжимая друг друга в объятиях, а потом она отталкивает его:

— Что ты хочешь мне сказать?

— Моя прекрасная Гита, ты меня околдовала. Я люблю тебя.

Ему кажется, он всю жизнь ждал того дня, когда сможет произнести эти слова.

— Зачем? Зачем ты это говоришь? Посмотри на меня. Я страшная и грязная. Мои волосы… Когда-то у меня были прелестные волосы.

— Мне и сейчас нравятся твои волосы, и я буду любить их такими, какими они станут в будущем.