— Мы должны татуировать детей?
— Будете татуировать всех, кто вручит вам номер. Оставляю вас с вашей работой. Я буду занят на отборе, так что не заставляйте меня возвращаться сюда.
— Не буду я этого делать, — бубнит Леон, когда Барецки уходит.
— Давай просто подождем и посмотрим, что будет дальше.
Через какое-то время к Лале и Леону начинают идти вереницей мужчины и женщины. Одни с младенцами на руках, другие сгорблены от старости. Лале и Леон с облегчением узнают, что детей клеймить не надо, хотя некоторые подростки с номерами в руке кажутся Лале чересчур юными. Он выполняет свою работу, улыбается детям, стоящим рядом с родителями, которым он наносит номера, а иногда говорит матери с ребенком на руках, какой у нее прелестный малыш. Барецки далеко от них и ничего не слышит. Сложнее всего Лале татуировать пожилых женщин, похожих на ходячих мертвецов. Судя по безжизненному выражению глаз, они знают о своей неотвратимой судьбе. Им он говорит: «Простите», зная, что они его не понимают.
Гита и Силка работают в администрации за своими столами. Неожиданно к ним подходят два эсэсовца. Силка охает, когда один из них хватает ее за руку и рывком поднимает со стула. На глазах у Гиты Силку выводят из комнаты. Обернувшись, та бросает на подругу испуганный, умоляющий взгляд. Гита не замечает подошедшего к ней дежурного офицера, пока на голову не обрушивается удар — недвусмысленный приказ вернуться к работе.
Силку волокут по длинному коридору в незнакомую часть здания. Она пытается сопротивляться, но ей не под силу справиться с двумя мужчинами. Остановившись перед закрытой дверью, они открывают ее и буквально швыряют девушку внутрь. Силка поднимается и оглядывается по сторонам. Бо́льшую часть комнаты занимает просторная кровать с балдахином. Есть также комод с зеркалом и прикроватная тумбочка с лампой и стулом. На стуле кто-то сидит. Силка узнает его. Это лагерфюрер Шварцхубер, старший комендант Биркенау. Это импозантный мужчина, который редко появляется в лагере. Он сидит, постукивая офицерской тросточкой по высокому голенищу кожаного сапога. С невозмутимым видом он уставился в пространство над головой Силки. Силка пятится к двери. Хватается за ручку. В тот же миг тросточка рассекает воздух и ударяет Силку по руке. Она вскрикивает от боли и сползает на пол.
Шварцхубер подходит к ней и поднимает свою трость. Он возвышается над ней. У него раздуваются ноздри, он тяжело дышит и упорно смотрит на нее. Сняв фуражку, он швыряет ее через комнату. Другой рукой продолжает твердо постукивать по ноге тросточкой. Силка вздрагивает от каждого удара, ожидая, что ее побьют. С помощью тросточки он приподнимает на ней рубашку. Понимая, чего от нее ожидают, Силка трясущимися руками расстегивает две верхние пуговицы. Затем Шварцхубер засовывает трость ей под подбородок и заставляет подняться на ноги. Взгляд у него застывший. Душа у этого человека уже умерла, осталось лишь тело с его грубыми запросами.
Он вытягивает вперед обе руки, и она понимает этот жест как приказ «раздень меня». Она делает шаг вперед и принимается расстегивать многочисленные пуговицы на его френче. Ударом тростью по спине он поторапливает ее. Шварцхуберу приходится выпустить из рук трость, чтобы она сняла с него френч. Взяв у нее френч, он отшвыривает его вслед за фуражкой. Потом снимает исподнюю рубашку. Силка принимается расстегивать его ремень и молнию. Опустившись на колени, она стягивает его брюки до лодыжек, но дальше ей мешают сапоги.