В те давние дни дуэли были неизменным спутником политики, отравляли ее атмосферу и время от времени приводили к гибели лиц, ею занимавшихся. Дуэли происходили по всей стране, а политика, разумеется, давала изрядное количество поводов для оскорблений и обид. Переход к партийной принадлежности не был формальным и полным — слово «партия» все еще употреблялось в уничижительном значении, подразумевая, что тот или иной человек перестал думать своим умом. Честь же по-прежнему ценилась превыше всего. В 1801 году старший сын Гамильтона дрался на дуэли и, следуя совету отца, выстрелил в воздух. Противник же хладнокровно убил его, и сына Гамильтона привезли в Грандж, уложили на постель. Родители пролежали бок о бок с несчастным все дни и ночи, пока тот не скончался.

К 1801 году Берр занимал пост вице-президента США при президенте Джефферсоне. Три года спустя, 11 июля 1804 года, в семь часов утра Александр Гамильтон покинул стены своего поместья Грандж. Перед этим он составил завещание и написал два прощальных письма жене. Он доехал до причала в Гарлеме, взял лодку до Вихокена, штат Нью-Джерси, и затем еще двадцать минут шел пешком до места встречи. Никто точно не знает, что Гамильтон сказал Берру, заставив того послать ему вызов. Берр прострелил Гамильтону печень, и тот скончался на следующий день, 12 июля 1804 года, около двух часов пополудни. Ему было сорок девять лет.

Томас Джефферсон дожил до 1826 года. Пользуясь авторитетом до последних дней, он дождался смерти в доме, который сам спроектировал и построил, в постели собственной конструкции и в день, который, вероятно, выбрал бы и сам — 4 июля. Фонду Томаса Джефферсона после приобретения дома в 1923 году пришлось потратить немало лет и сил, чтобы воссоздать усадьбу такой, какой ее знал хозяин. Фонд выкупил книги из библиотеки политика, возродил парк, восстановил его постель, отыскал письменный стол и поставил любимые политиком астры на обеденный стол. Каждый год сюда совершают паломничество полмиллиона посетителей.

Мало кто знает, что дом Гамильтона, Грандж, тоже сохранился до наших дней. Управление парковым хозяйством Нью-Йорка отнесло его, как и Монтичелло, к национальному достоянию. Это скромный, обшитый досками дом в чисто федералистском стиле, выкрашенный белой краской. Первоначально он стоял среди полей Верхнего Манхэттена, но с того времени его дважды переносили. Любой, кого манит ирония упадка, может посетить Грандж, сегодня зажатый между шеренгой обзорных площадок и баптистской церковью XIX века на Конвент-авеню в Нью-Йорке. Усадьба Монтичелло неподвижна и неповторима. Грандж же — фактически бездомный: его скитания по Верхнему Манхэттену по прихоти управления парковым хозяйством в чем-то передают неприкаянность самого Гамильтона. Судьба дома отражает сладостно-горькую славу, которой пользуется в Америке его бывший хозяин.

Джефферсон по-своему был доктринером, с переменчивым нравом и склонностью к ханжеству, борьбе с ветряными мельницами, мелочностью. Довольно забавно, но все характерные для него начинания закончились провалом, а наиболее успешные были в духе Гамильтона, вплоть до покупки Луизианы. Возможно, Гамильтон отстаивал бы это приобретение на собственных условиях; Джефферсон был вынужден обойти стороной вопрос о подразумеваемых полномочиях, приняв на себя бурлескную роль старого виргинского дядюшки: «Исполнительная власть, воспользовавшись мимолетной случаем, который столь способствовал преуспеванию страны, вышла за рамки Конституции. Это подобно тому, как опекун инвестирует деньги своего подопечного в приобретение значимого смежного куска земли и затем говорит юноше: я сделал это ради твоего собственного блага!»