Так или иначе, закорючка Фицпатрика стала самым узнаваемым символом в мире и обозначением для валюты тридцати стран. Но Джон Фицпатрик, умерший в безвестности, не побывал ни в одной из них.[53]

Доллары и центы не вытеснили в одночасье шиллинги и пенсы, им пришлось медленно пробивать себе дорогу в борьбе с системой, заклейменной Джефферсоном из-за ее сложности. Ни революционное поколение, ни следующее не сочли удобным мыслить категориями «федеральных денег». Вопреки доводам Джефферсона о том, что десятичная система проще и понятнее, всем было привычнее иметь дело с испанской монетой и давать ей британские значения. Даже доллар, краеугольный камень джефферсоновской системы, боролся за признание. В 1850-е годы жители Новой Англии по-прежнему называли доллар «шестью шиллингами». Девять шиллингов означало $1,5; десять и шесть — $1,75. Испанский реал именовали нью-йоркским шиллингом; восемь реалов — долларом, а один реал равнялся двенадцати с половиной центам. Десять реалов давали $1,25, или десять шиллингов, хотя в Виргинии доллар с четвертью означал семь шиллингов и шесть пенсов.

Американцам приходилось устанавливать в качестве цен причудливые сочетания цифр, в соответствии с доступной им валютой. Товары продавались за 6 ^>1/_>4, 12 ^>1/_>2, 18 ^>3/_>4, 25, 37 ^>1/_>2, 50, 62 ^>1/_>2 и 75 центов. Предметы могли стоить $1 ^>1/_>4 или $5 ^>7/_>8. За десятилетие до начала Гражданской войны, в 1852 году, «Нью-Йорк геральд» все еще выпускала рекламные приложения, приводя цены на товары в шесть шиллингов, 37 ^>1/_>2 цента, 62 ^>1/_>2 цента и $9 ^>3/_>4.

Банк Соединенных Штатов вел правительственные счета в долларах, но многие штаты продолжали использовать фунты в своих бухгалтерских расчетах. Мэриленд тянул до 1812 года, прежде чем соизволил утвердить «Закон о признании монеты Соединенных Штатов», а Нью-Гемпшир не отказался от законного права использовать шиллинг в качестве расчетной единицы до тех пор, пока это не было санкционировано перевесом в две трети голосов на референдуме 1947 года.[54]

Отчасти виной тому было состояние Монетного двора Соединенных Штатов, ответственность за который должны разделить Гамильтон и Джефферсон. Монетный двор построили на месте ветхой пивоварни в Филадельфии в 1791 году. Джефферсон, любивший монеты, смотрел на него как на любимца. Ему удалось назначить директором своего старого приятеля, Дэвида Риттенхауза, одного из видных ученых Америки, а на пост казначея — Бенджамина Раша, величайшего американского физика и химика. Впоследствии он боролся с Гамильтоном за контроль над Монетным двором, но в качестве министра финансов победу в конечном счете одержал Гамильтон.

Несмотря на громкое название, блестящих сотрудников и тот факт, что Монетный двор стал первым федеральным зданием, возведенным в Америке, это был весьма примитивный механизм, который постоянно барахлил. Оборудование было произведено кустарным образом, и до 1836 года все работало на лошадиной тяге. Теоретически каждый мог принести свое серебро — кофейники, слитки, иностранные монеты, — чтобы обратить его за скромную плату в великолепные доллары. Однако этой возможностью никто не пользовался. Слишком бедный для того, чтобы располагать собственными запасами серебра, Монетный двор не имел готовых долларов для обмена на поступающую монету и серебряные слитки. Поэтому занятым финансистам приходилось ждать недели и даже месяцы, прежде чем получить монету. Как в итоге подсчитали, чеканка монеты на общую сумму в 3 млн долларов обошлась в 300 000 долларов. Множились голоса, призывавшие закрыть Монетный двор, — к вящему удовольствию надежного английского промышленника Томаса Балтона, предлагавшего Америке отчеканить для нее монету по унизительно низкой цене. Джефферсон отклонил это предложение, руководствуясь соображениями национального достоинства и безопасности.