Но и Маркел тоже не решился, не вышел к ней за дверь. Он лежал и ни о чём уже не думал, а только слушал. А то, что не вставал, так, думал, только потому что болит свежая рана от стрелы. Рана и вправду сильно жгла, Маркел держал руку на ране, терпел, старался не думать о Бабе, старался вспоминать Москву, Параску, Нюську, свою службу…

И заснул.

Утром проснулся, вышел, его уже ждали. То есть уже и стол был накрыт, а возле стола стоял Савва со своими людьми, а это его десятники, и это Арсений их пушенный мастер, и Пётр Быков, государев дьяк, а в дальнем углу стояла Баба – какая и была, то есть увёрнутая шкурами и обвязанная сыромятными ремнями. Маркел остановился, посмотрел на Бабу и подумал, что зря они с ней так, зачем на общий вид поставили, ходят здесь всякие, глазеют…

Но так ничего и не сказал, а оглянулся на Савву и спросил, готовы ли его стрельцы. Савва ответил, что готовы, десять самых лучших, и десятник. Один из десятников при этом поклонился.

– Это хорошо, – сказал Маркел. – А подорожная?

– Тоже готова, – сказал Савва. – Но не вся.

– Как это не вся? – удивился Маркел.

– Про Бабу ничего ещё не вписано, – ответил Савва.

– Как это? – уже сердито спросил Маркел.

– А вот так! – уже тоже сердито сказал Савва. – Что мне про неё вписывать? Я же её не видел! Может, там её и нет совсем, а я бумагу подмахну! А ты приедешь в Вымь, а то, ещё хуже, в Яренск, и там воевода проверит…

– И что?! – гневно спросил Маркел.

– Вот я и говорю: и что? – ответил Савва.

Маркел осмотрелся. А в светлице было многолюдно, там были и стрельцы-десятники, и пушечный мастер, и государев дьяк, и просто челядь всякая… И все они смотрели на Маркела и то и дело косились на Бабу. Все они очень хотели её видеть, и их с этого было не сбить. Поэтому Маркел вновь повернулся к Савве и спросил:

– Так что, вот так, что ли, при всех?

– А что здесь такого, – сказал Савва. – Никакого бесовства тут нет, а есть только дело государево. Вот здесь, – он достал подорожную, – я должен буду записать: «болван», и будет он из золота, я допишу «из золота», а будет деревянный, так и напишу, что деревянный. Или здесь подвох какой-нибудь?

– Без подвоха здесь, – сказал Маркел, сдвинул брови, достал нож, подошёл к Бабе и начал кромсать ремни и шкуры сбрасывать.

Сбросил всё и отступил на шаг. Баба сидела к нему боком, глаза у неё был почти закрыты, а руки опять у груди.

– Будто она кого-то держит, – сказал Савва. – Как младенца.

– Так оно и есть, – сказал Маркел, не оборачиваясь.

– А сколько в ней пудов? – спросил Арсений.

– Это когда как, – сказал Маркел.

– Не бывает когда как, – сказал Арсений.

Маркел грозно обернулся на него.

– Ладно! – сразу же сказал Арсений. – Ладно!

Маркел повернулся к Савве и спросил:

– Чего ещё?

– Ничего, – ответил Савва. – Напишу: «очень тяжёлая».

– Иди пиши, – сказал Маркел.

После чего обернулся к стрельцам и велел опять закутать Бабу, и поплотнее, и живо, потому что скоро отъезжать. Стрельцы стояли на месте, крестились.

– Давайте, давайте! – прикрикнул на них Маркел. – Вам её теперь до Выми караулить. Привыкайте!