Уаскар никак не отреагировал на объятия брата; лицо его оставалось каменным, только опущенные руки сжались в кулаки. Атауальпа, не дождавшись взаимности, отошел, на всякий случай, подальше от обретенного родственника.

– У тебя будет время излить братские чувства, – пообещал Писарро. – Но помни, если в течение месяца не будет наполнена комната до оговоренной черты, твой брат будет жестоко казнен. Я подарил тебе еще один месяц, но мое терпение не бесконечно.

Атауальпа грустно промолвил:

– Ты можешь забрать его жизнь сейчас, потому что моим людям никак не успеть. Слишком долгие дороги им надо пройти, но ты получишь все, что требуешь. Только не так скоро, как хочется мне и тебе.

Писарро разозлило, что его требование отвергается, едва оно было произнесено.

– Может, вид крови Уаскара заставит твоих людей стать более подвижными?

Два испанца повалили второго по значимости пленника наземь, оголили спину и принялись поочередно хлестать плетьми. Скоро вся его спина превратилась в кровавое месиво. Брызги крови летели на туземцев, таскавших золотые чаши и прочие драгоценности в назначенную комнату. На лицах носильщиков был священный ужас: первые лица, дети богов, теперь находились в униженном состоянии, на положении рабов.

Только Атауальпа не был подвержен всеобщему ужасу, он устал притворяться. Было видно, что он совершенно не испытывал жалости к избиваемому брату; Единственный Инка лишь надменно произносил скупые слова благодарности тем, кто приносил драгоценный груз.

Едва живой Уаскар начал бормотать некие слова. Писарро заметил сразу, как исказилось от ужаса лицо Атауальпы. Он вырвал занесенную для удара плеть и обратился к толмачу:

– Что он сказал!

Толмач склонился над братом земного бога и слушал его бормотание. Атауальпа тоже произнес несколько слов в угрожающем тоне. Писарро к ужасу находившихся здесь индейцев стегнул плетью Единственного Инку и, поскольку его брат что-то еще шептал, продолжил ожидание. Наконец, Уаскар прервал речь и впал в забытье.

– Переводи! – конкистадор обратился к толмачу. – Или тебя сейчас же порубят на куски, а потом сожгут на костре.

Угроза подействовала.

– Он сказал, – в страхе залепетал образованный туземец, – что заполнит эту комнату не до проведенной на стене линии, а до самого потолка, ибо не знает, где спрятаны несметные сокровища, собранные его отцом и его предшественниками, тогда как Атауальпа этого не знает и потому может только лишить храмы их украшений.

– А что эта змея прошипела? – Писарро кивнул в сторону побитого Единственного Инки.

– Он велел мне и Уаскару молчать.

– Повелевать здесь могу только я! – Писарро со злостью нанес еще один удар по дрожащему телу Атауальпы.

– Пусть этого отнесут в комнату, – кивнул Писарро в сторону лежавшего без чувств Уаскара. – Приведите лучших туземных колдуний: мне надо, чтобы к завтрашнему утру он очнулся и начал говорить.

Утром Писарро сообщили, что брат Единственного Инки умер. Испанцы почувствовали себя ограбленными, былой радости не доставляли даже заполнявшиеся серебром и золотом комнаты.

– Проклятье!!! Его отравили ведьмы! Перебейте их! – метал громы и молнии Писарро.