– Да. И если твой народ сможет дать золота достаточно много, мы вернем тебе свободу и покинем твои земли, – пообещал Писарро. – Во сколько ты оценишь свою жизнь?

– Я заполню эту комнату на высоту стоящего с вытянутой рукой человека. – Атауальпа надеялся сразить чужеземца щедростью.

У колдуна вылезли на лоб глаза, Писарро, напротив, имел такой вид, словно слышал подобные предложения по несколько раз на дню. Он задал следующий вопрос:

– Как скоро комната наполнится золотом?

Недолго думая, Атауальпа пообещал:

– Два месяца.

– Моему великому королю требуется также серебро.

– Хорошо, – вновь поспешил согласиться Атауальпа. – Им мы заполним соседнюю комнату.

Колдун смотрел на Единственного Инку сумасшедшими глазами, а Писарро недовольно поморщился:

– Соседняя комната гораздо меньше этой.

– Мои люди заполнят ее два раза, – поспешил обрадовать своего тюремщика Атауальпа.

При этих словах повелителя колдуну стало совсем худо, и он брякнулся на пол. На него никто не обратил внимания.

– Ты получишь свободу и свое царство, если, конечно, не совершишь измену, – пообещал Писарро.

Чтобы соблюсти все условия, в комнате была проведена красная черта на уровне вытянутой руки Атауальпы.

Золото медленно собиралось с поселений туземцев. Они не пытались ничего укрыть. Для выкупа верховного вождя жертвовали сокровища, которые многие столетия принадлежали храмам и считались священными. Однако отсутствие лошадей вынуждало пешком приносить его, или привозить на ленивых капризных ламах, из отдаленных мест империи Атауальпы. А прежде надо было разнести весть, что Единственный Инка пленен и за него требуется внести выкуп. Атауальпа никак не укладывался в обещанные сроки; ведь до его столицы – Куско – было тридцать дней пути.

Писарро нервничал. Он никогда не был скупердяем и славе отдавал большее предпочтение, чем деньгам, но золота было слишком много; такого количества желтого металла в одном месте едва ли кто лицезрел. Вид золота, уже закрывшего полкомнаты, зажег в его глазах дьявольский огонь, и медлительность, с которой наполнялось помещение, выводила конкистадора из себя. Вид несметных богатств не лучшим образом влиял на его солдат. Однажды Писарро послал за золотом трех воинов; «в пути, – сообщает Кристобаль де Мена, – с ними приключилось бедствие, поскольку товарищи, несшие золото, поссорились из-за каких-то украшений… и один отрубил руку другому…».

Шел третий месяц со дня заключения соглашения между Писарро и Атауальпой, но золото и серебро продолжало доставляться и Единственному Инке сохраняли жизнь в неприкосновенности. Тем временем в руках испанцев оказался его свергнутый брат Уаскар.

Писарро приказал привести его в комнату Единственного Инки и спросил последнего:

– Приятно ли ты видеть своего брата?

Атауальпа был достаточно умен, чтобы скрыть свой ужас от появления еще одного Единственного Инки. Вполне естественное удивление он попытался разбавить восторгом – на что пришлось потратить огромные усилия.

– Дорогой брат, я прошу тебя простить за несправедливость, мной совершенную! – Атауальпа обнял Уаскара. – Ты мой единственный близкий человек! Как рад я видеть тебя живым в это печальное время!