– …Слушаю?
– Алексеич? Это я.
– Кто – я?
– Ну я, Вавила.
– Ч-черт! Ты на часы когда последний раз смотрел?
– Начальник, ты же сам просил сразу отзвониться. И что можно на домашний.
– Я такое говорил? Хм… Ну, допустим. И чего стряслось?
– Переговорил я с Хрящом. С час назад.
– И что Хрящ?
– По ходу купился.
– Из чего такие выводы?
– Мы с ним на утро понедельника забились. Хату и домработницу смотреть.
– Ай, молодца, Вавила! Возьми с полки пирожок. Значит, так, завтра в полдень встречаемся на нашем месте. Расскажешь за подробности.
– Не, начальник, я в такую рань не встану. Шут его знает, сколько мы тут еще гужбаниться станем.
– Так ты что, прямо от Вальки, из хаты звонишь?
– Обижаешь. Какое-никакое соображение имею. Я из будки звоню. Меня это, на пьяный угол послали. К таксистам, за водкой.
– Неужто никого помоложе не сыскалось?
– А мы спички тянули. Кому бежать. Мне досталось.
– Понятно, повезло, значит.
– Это кому как.
– Хорошо, тогда не в полдень, а в три. Усек?
– Давай лучше в четыре? Мне ж еще того, похмелиться надо будет.
– Не торгуйся, не на базаре. В три. Я тебя сам похмелю. В счет квартальной премии за успешное выполнение плана…
Глава четвертая
За свою почти двухвековую историю эта ленинградская улица сменила немало названий. Изначально именовалась Преображенской Полковой, затем была перекрещена в неблагозвучную Грязную. После смерти Николая I стала Николаевской. По горячим следам Февральской революции, когда в Петрограде спешно избавлялись от царской топонимики, улицу не только переназвали в честь дня начала большой бузы (27 февраля), но и присвоили ей статус проспекта. Правда, в таком качестве она просуществовала недолго, год спустя снова став улицей. На сей раз носящей имя французского бунтаря Марата. Надо ли говорить, что знаменитый якобинец никогда не бывал ни здесь, ни где-то поблизости?
Улица славилась достопримечательностями. Тут тебе и Музей Арктики и Антарктики, разместившийся в стенах бывшей Никольской церкви; и дом, где располагалась первая редакция газеты «Правда»; и прекрасно известный выпивохам дом номер 79-бис, в котором еще до войны открыли первый в СССР медвытрезвитель. Но вот конкретно у инспектора уголовного розыска Анденко улица Марата прежде всего ассоциировалась с местом обитания его достопочтенного тестя – знатного корабела-клепальщика, Героя Соцтруда Павла Матвеевича Жукова, и менее почтенной тещи…
В половине одиннадцатого утра во двор дома № 66 по Марата въехал микроавтобус РАФ-977. Из него выбрались коллеги-сотоварищи Анденко и Захаров, а следом два хмурых милиционера в штатском. Хмурость объяснялась бесцеремонным выдергиванием стражей социалистического порядка в законный выходной на стихийно нарисовавшийся воскресник.
– Парни, бросайте цигарки! – скомандовал Анденко, пресекая попытку исконно русской традиции начинать любое дело с перекура. – Сперва разгрузка, потом потехи. Вы носите, Захаров – подающий. Поднимайтесь за мной, в тринадцатую.
– А этаж какой?
– Второй.
– Хоть тут повезло.
– Это как посмотреть, – буркнул Захаров. – С одной стороны, невысоко. Но с другой – нехороший номер у квартирки-то.