– Разумеется, нет, – охотно отозвалась та. – Более того, я никогда не скрывала своей тревоги по поводу функционирования на базе нашего краеведческого музея этой… подпольной изостудии.

– Элеонора Рудольфовна! – укоризненно покачал головой Ветлушкин. – Вы бы все-таки выбирали выражения? Ну что значит подпольной?

– А я выбираю! Вы видели, что они там с учениками рисуют? Церкви, погосты, курганы какие-то, избы разрушенные. Сплошь, извиняюсь за грубое слово, декаденс.

– А разве «декаданс» – грубое слово? – невинно уточнила Ирина.

– А вы мне тут не дерзите! Я вам так скажу, Андрей Аркадьевич, даже если бы Ирина Петровна и сподобилась принести мне на утверждение методические планы… Хотя лично я сомневаюсь в ее способности грамотно их подготовить…

– Ну, это уже слишком! – снова возмутился Ветлушкин. – Между прочим, до перехода на работу в музей Ирина Петровна несколько лет преподавала рисунок в Доме пионеров!

– Вот именно! А теперь, воспользовавшись служебным положением, переманивает к себе наших детей! В итоге по результатам минувшего учебного года недобор учащихся по изостудии Дома пионеров составил почти сорок процентов!

– А я никого и не переманиваю! Дети сами…

– Сами, Ирина Петровна, это когда после шестнадцати лет! – назидательно изрек Пономаренко. – Стукнет сопляку шестнадцать – вот тогда пожалуйста: хочешь во взрослое кино, хочешь в музей. Вот с этого момента, как говорится, сами с усами. Но до того – извини-подвинься! С детьми самодеятельность хороша только в одном случае.

– Это в каком же? – с вызовом поинтересовалась Ирина.

– Когда она художественная и на сцене! А для всех остальных случаев существуют педагоги, методисты, пионервожатые и комсомольская организация. Я доступно излагаю?

– Вполне.

– Прекрасно. Довожу до общего сведения, товарищи, что по возвращении в Кострому мною будет подготовлено распоряжение о запрещении штатным музейным работникам заниматься любой сторонней деятельностью, за исключением научно-просветительской. А то – сегодня один при музее изостудию заведет, завтра другой – кружок кройки и шитья. А там, глядишь, и вовсе какую-нибудь частнособственническую потребкооперацию замутят?..

Ближе к вечеру, когда московская жара начала потихонечку, нехотя идти на убыль, в Сокольниках, на Оленьем валу, остановилось такси, высадив одинокого пассажира, имущество которого состояло из чертежного тубуса и небольшого, явно нового чемоданчика.

Дождавшись, когда такси уедет, Барон перешел на противоположную сторону улицы и прошествовал с полквартала назад. Следуя профессиональной привычке, он никогда не озвучивал таксистам настоящего адреса, ибо опыт показывал, что те, как правило, обладают отменной зрительной памятью. Через пять минут он оказался возле дома, в котором квартировал Шаланда. Загодя посланный сюда человек от Халида предупредил старого приятеля о вечернем визите, так что в хату Барон заходил, не беспокоясь о том, что его тут не ждали…

Словно бы и не минуло недели с момента его последнего визита на эту воровскую малину. В насквозь прокуренной, пьяно гомонящей комнате за столом обнаружились всё те же. Разве что сам стол сегодня был накрыт много богаче.