Пятно напоминало пролет старого, почерневшего заплота, оказавшегося под землей, на дне ямы. Появилось оно постепенно — Деревнин точно запомнил, что перед этим берег не валился. Создавалось ощущение, будто пятно проступило из песка, как кровь из раны проступает сквозь рубаху.

Он понял, что это не дерн и не дерево, долго пролежавшее в земле. Удилище вывалилось из рук и поплыло, утягивая леску с поплавком. Однако Деревнин справился со слабостью и краем глаза заметил, как скучающий рыбак в лодке по соседству, подняв бинокль, шарит им по яру, что-то говорит товарищу и показывает рукой.

Все, теперь уже не спрятать, не убрать с глаз. Яма расположена торцом к реке, а длиной она в семь-восемь сажен…

Неужто пробил час? Не прятать — кричать надо!

Деревнин отцепил лодку от якоря-вешки, направил весла и сильно погреб к монастырскому берегу. Путь ему подсекал буксир с порожней баржей, однако Деревнин рассчитал, что они успеют размежеваться на самом фарватере: сильное течение сносило лодку и как бы отводило от столкновения. На буксире его заметили и переполошились. Над вечерней рекой сначала рявкнул гудок, а потом понеслась лихая, забористая брань. И все-таки он успел проскочить перед носом баржи, толкаемой буксиром. Волна качнула, и, словно плужный лемех, отодвинула резиновую лодчонку с пути.

Зацепиться за берег было невозможно. Стена плотного песка отвесно уходила в воду, и, чтобы не сносило, Деревнин беспрестанно греб против течения. До ямы было высоковато, метров сорок, но сомнений уже не оставалось.

Уцелела яма. Либо он промахнулся, когда указывал их Кирюку. Либо Кирюк, а вернее, солдаты мимо кислоту влили. Деревнин не мог отвести глаз. Тут он понял, отчего так незаметно открылась могила: вертикальные пласты песка, словно занавесы, отвесно соскальзывали вниз и почти беззвучно уходили в воду. Лишь пузыри вздувались на этом месте да облако желтой мути тянулось вдоль прижима. Завороженный, Деревнин все греб и греб, опасно приближаясь к берегу. Вдруг пятно шевельнулось вслед за ушедшим вниз песком, и из ямы выдавился какой-то ошметок, завис над пропастью…

Деревнин наконец оглянулся назад: под гулкий мат с очередного буксира лодки рыбаков одна за одной лезли на фарватер.

— Что там такое? — спросил рыбак, что разглядывал обрыв из бинокля. — Вроде даже шевелится! Слушай, а не клад ли часом, а?!

Увлеченный, он выгребал против течения, но лодка вертелась на волнах и чуть ли не черпала бортом. Его товарищ прилип к биноклю и ничего не замечал.

— Клад, клад, — грубо проворчал Деревнин. — Для вас поклали…

— Я слыхал, монахи тут золотишко припрятали, — продолжал тот, веселясь. — Будто два конских воза. И никто до сих пор не нашел!

— Рубероид! — вдруг закричал рыбак с биноклем. — Да там какой-то драный рубероид висит. На, глянь!

— Дураки! — заорал Деревнин. — Люди это! Могила братская, поняли!

— Ну, скажешь! — засмеялись рыбаки — съехалось уже несколько лодок. — Тут и войны-то не было!

— Откуда знаешь, дедок?

— Поживете с мое — все узнаете! — огрызнулся Деревнин.

Мужики в основном были молодые, задорные, возрастом к сорока — та самая пора силы и удали, когда нет сомнений и чудится, будто жизнь свою держишь в руках, как только что пойманного толстолобика.