Едва солнышко взошло всерьез, как Сырцов, оставив кожаную куртку и сбрую с «вальтером» в шлюпке, выбрался на палубу и приступил к исполнению обязанностей праздного отпускного пассажира-туриста: прогуливался по кругу, рассматривал берега, сидя на стульчике, подставлял солнцу небритое личико. Наряд был подходящий — трикотажная рубашка с короткими рукавами, светлые легкие брюки, невесомые мокасины. Дырочки на рубашке, правда, приходилось все время прикрывать локтем, да и штанцы, если внимательно посмотреть, изрядно грязноваты, но издали, на равнодушный взгляд, все вполне на уровне.
В девять отправился в буфет и под две банки пива слопал две пачки галет. Больше ничего съедобного в буфете не оказалось — одни сладости. Потом высосал третью банку и в дремотном парении позволил себе минут на сорок расслабиться в лучах забиравшегося вверх солнышка. Рана подозрительно не беспокоила. Нагноилась, что ли?
Когда начали поворачивать к причалу, Сырцов забрал свои причиндалы из шлюпки (сбруя была любовно закутана в куртку) и в сортире первого класса экипировался по-боевому.
Сейчас не следовало светиться. Мало ли что. Он устроился на верхней палубе так, чтобы без боязни быть замеченным осмотреть приближающийся берег. Итак, что мы видим на этой занимательной картинке?
Вот этого он не ожидал. Они и интурист швартовались на соседних причалах, и как раз между ними стояла вольная кучка из пяти человек, в которых Сырцов разобрался сразу. Когда их теплоход высунулся из-за интуристовского, пятерка уверенно направилась к причалу, по которому он собирался сойти на берег.
Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Они ориентировочно могли просчитать его маршрут, они, черт бы их побрал, могли в гениальном прозрении вычислить три теплохода, которые в последний раз шлюзовались вместе. Но будь они хоть троицей — Шерлок Холмс, Пуаро и Мегрэ, все равно не могли узнать, на котором из трех находился он. Если…
Если на нем маяк? Сырцов нащупал в кармане-пистончике серебряный доллар и улыбнулся, как счастливый волк. Теперь понятно, почему они безошибочно выходили на него в Сокольниках и в электричке. И понятно, почему они его дважды теряли. В берлоге, на поезде, везшем его по окружной, его защищали бетонные и железные стены, не пропускавшие радиосигнал.
Сырцов, не отпуская хищной улыбки с лица, спустился на нижнюю палубу. Еще бился боком о прикрепленные к причалу автомобильные покрышки теплоход, еще переругивался матрос с принимавшим чалку пристанским служителем, еще негустой была толпа желающих сойти на землю, а уже с противоположного борта подплывали к судну любопытные пацаны на водных велосипедах. Сырцов по-разбойничьи свистнул. Он мог позволить себе такое, он был в одиночестве с этой стороны. Юные колумбы с интересом глянули на него. Сырцов пальцем поманил к себе двоих самых мелких мореплавателей. Крутя педали, они мигом подтащились к борту. Сырцов показал им десятидолларовую бумажку и спросил:
— До берега довезете? Я храмом с воды хочу полюбоваться.
— Садитесь, — недовольно разрешил рыжий, видимо, капитан или владелец на час чудного плавсредства.