Мне казалось, что воинство «христолюбивое» потонуло с Градом Китежем. «Взято на небо». А осталось только одно именование, некое услаждение слуха человеческого… Может быть, оскорбление слуха Божьего и ангельского. И мне хотелось молчать о христолюбивом воинстве.

Испания впервые мне дала почувствовать, что это такое – «христолюбивое воинство». В чем оно и как оно. Умом я все это мог понять и раньше… Ибо знаю всю библейскую историю и всецело верую ей.

Верую, что Дух Божий почивал на многих воинах и воинских вождях. Как на Давидах, выходящих на Голиафа не только с молитвой, но и с пращой. А после отсекающих голову Голиафу его же неправедным мечем. Меч – может быть – всегда есть «меч Голиафа». Но в руках Давида он делается Божьим мечом.

Помню и глубоко чувствую правду художественной интуиции Толстого, который вопреки своему нехристианскому рассудку создал образ христолюбивости не только в капитане Тушине и во многих безвестных русских солдатах, но и в главнокомандующем русскими армиями 12‑го года.

«Скажи, скажи дружок, – сказал он Болховитинову (Болховитинов только что ночью прискакал от дивизии Дохтурова) своим тихим старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубаху. – Подойди, подойди – поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?

Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано. – Говори, говори, не томи душу, – перебил его Кутузов.

Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то, но вдруг лицо его сощурилось, сморщилось, он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.

– Господи! Создатель мой! Внял Ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю Тебя, Господи. – И он заплакал».

Я помню, что говорил Филарет Московский на погребении сего Михаила Архистратига войска русского. Изучал жизнь Иоанны д’Арк и дивился истинным небесным откровениям, сопровождавшим жизнь удивительной девушки – воина – ребенка – вождя…

Но белая Испания мне открыла то, чего я еще не знал. И не чувствовал.

Эти средние испанские города, как Виттория, где Вы лежали, сраженный пулей в голову (Белый воин – с телом посиневшим и красной, от крови, головой – не символ ли России?). Рано утром, двигаются по этим городам люди в храмы. Прежде всего другого. Испанки в черных своих шалях, не в тех, что надели они на освящение церкви в Каспе, а в кружевных платках. Это меня удивило и возрадовало. Люди оцерковлены. С церковью слита вся их жизнь. Церковь – это не что-то «по себе», а верующие – «сами по себе» (вижу это состояние в Мире). Нет: Церковь с людьми и люди с Церковью. Вот что я сейчас же заметил в Испании и что меня возрадовало.

Вы знаете, католические священники, ко мне, их православному собрату, отнеслись с любовью. Верующие испанцы чтили меня, как слугу Божьего. Я видел благоговейную Испанию. Какая радость подлинной веры охватывала тех, кого я просил от меня принять крестик или икону, освященные на Гробе Господнем в Иерусалиме…