– Конечно, ты прав, – говорит Томас. – Но легенда все равно хороша. Делай, что хочешь, уважаемое человечество, но от Баха ты не отвертишься, хоть все сыры мира в нотную бумагу заверни. Бах неизбежен и неотвратим – как для всего неблагодарного человечества, так и для тебя лично, потому что мы купили тебе билет. Возражения не принимаются, отмазки не катят, в смысле никакие обстоятельства не берутся в расчет. Не доживешь до завтра, отволочем на рынок твой хладный труп и положим на прилавок с колбасами. Ты меня знаешь, я экономный. Билету пропасть не дам.

– Ладно, до завтра, так и быть, не помру, – ухмыляется Йорги. – Не хочу лежать на прилавке. Хреновая из меня ветчина.

– Смотри, смотри, – Марина возбужденно дергает Ларри за рукав, – они и правда приволокли на рынок орган!

– Приволокли, – повторяет Ларри и деликатно отворачивается, опасаясь, что на его лице сейчас отражается все, что он думает об этой нелепой затее, транспортировке на рынок органа, его предполагаемом состоянии, о том, какой жуткий должен быть звук, и об уровне исполнителя, согласившегося играть Баха в таких условиях, на таком, прости господи, инструменте; пожалуйста, господи, прости, я, честное слово, не сноб и стараюсь быть милым, я помню, что я здесь гость, и никого не хочу обижать, поэтому, господи, прикрой меня, пожалуйста, свое широкой спиной, пока у меня на лице отражаются разные сложные чувства, которых у настоящего музыканта в сложившихся обстоятельствах просто не может не быть.

– Давай пока выпьем вина, – наконец говорит он Марине. – И закусим сыром. Ты говорила, где-то здесь продается какой-то удивительный пепельный сыр.

– Не пепельный, – смеется Марина, – а просто в пепле. Он воооон в том стеклянном киоске, идем.

– Еле прошла, – говорит Алдона. – Сказала, у меня тут сестра работает, просила прийти помочь перед концертом. Прости, что соврала, «сестра» все-таки убедительней звучит, чем «подруга». Так они спросили твое имя и номер киоска, несколько минут проверяли по каким-то спискам, потом куда-то звонили, но в конце концов все-таки разрешили зайти.

– Билеты дорогие, по одиннадцать евро, – объясняет Руслана. – Конечно, они проверяют, чтобы никто даром не пролез. А ты молодец, что такая настырная. Я рада, что ты пришла. Давай-ка выпьем немного, у меня тут вино ежевичное. Пробовала такое когда-нибудь?

– Ежевичное? Никогда! А разве из ежевики можно делать вино?

– Сейчас вино вообще из всего делают. Такая новая мода. Мы теперь его продаем. Эта бутылка открыта специально для дегустации, можно будет списать в честь праздника, смотри, какая толпа. Ну что, попробуем, пока у меня покупателей нет?

– А ты взял камеру? – спрашивает Томас.

Йорги морщится, как от зубной боли, а в его вечно усталых глазах на миг вспыхивает такая ярость, словно он вот прямо сейчас превратится в тигра и всех, не разбираясь, сожрет.

Но Йорги, конечно, ни в кого такого не превращается. А вполне человеческим, только внезапно осипшим голосом спрашивает: