Покончив с доукомплектованием, буксир покинул гавань, но не в одиночестве. Плавно набирая скорость, корпус судна дернулся вдруг, потом рванулся снова, разгоняясь. Мы тащим что-то за собой. Но что? Один из лихтеров, разумеется, тот, что стоял ближе к корме.
Я знал, что в том лихтере, потому как заглядывал в него всего полчаса назад. Никакого смертоносного груза, просто уголь, обычный черный уголь. Причем даже не полный груз, а только одна изрядного размера куча в центре, закрепленная спереди и сзади досками, чтобы предотвратить смещение. «Отлично, очень полезная информация, – подумал я. – Гримм здесь явно для того, чтобы забрать партию угля для Меммерта. Но означает ли это, что мы идем на Меммерт?» Тут мне припомнилась подслушанная в депо фраза: «Только одна, с половинным грузом». Но почему с половинным?
В последующие несколько минут на палубе было оживленно, Гримм отдавал приказы, ему отвечал голос с баржи. Постепенно буксир развил обороты, корпус его завибрировал, а на борту воцарились мир и порядок. Я сообразил также, что мы вышли из обозначенного вехами канала и повернули на запад, потому как ветер, дотоле попутный, стал задувать с левого борта.
Выглянув из своего гнезда, я с удовлетворением отметил, что, если не шуметь и сильно не высовываться, мне тут ничего не грозит до тех пор, пока лодка не понадобится. Фонарей на палубе не было, от двух световых люков исходило не более чем рассеянное свечение, а ходовые огни находились ближе к корме. Так же как и штурвал, хотя до него было буквально рукой подать – футов двенадцать, не больше. Правил Гримм. Стоит заметить, что штурвал находился на небольшом возвышении типа кафедры, обнесенной дощатым заборчиком по грудь высотой – вам, наверное, доводилось такие видеть, – на которую вели две или три ступеньки. Из матросов в поле зрения находился лишь один. Он разместился на носу и выполнял роль впередсмотрящего. Лучи огней на грот-мачте (второй фонарь был поднят в знак того, что судно выполняет буксировку) отражались на прорезиненной спине его плаща. Второй моряк, как понял, управлял баржей, о местонахождении которой можно было судить по пенному буруну из-под ее носа.
А пассажиры? Все трое стояли на корме, облокотившись о гакаборт, спиной ко мне. Один был низенький и дородный – несомненно, Беме. Одышка и тяжелый удар о палубу уже подготовили меня к его появлению, однако, откуда он тут взялся, оставалось только гадать. Двое других были высоки ростом, кто-то из них – наверняка фон Брюнинг. Должно быть четверо, подумалось мне, но видел я только троих. Кто же этот третий? Видимо, именно тот, кто «настаивал на приезде», неведомый начальник, по воле которого и затевалась вся эта секретная экспедиция. Но кто это может быть? Миллион раз задавал я себе этот вопрос, но ни разу до момента, пока не вычислил точку рандеву и не последовал за конспираторами, не испытывал такого жгучего любопытства.
«В любую погоду» – вот еще одна ключевая фраза, оказавшаяся весьма apropos[108]. Стояла пасмурная, неспокойная ночь, не слишком холодная, потому что ветер по-прежнему задувал с зюйд-зюйд-веста. Причем ветер с берега в этих местах не поднимает существенного волнения на отмелях, через которые нам приходилось идти. Что до пеленгов, то я решительно вознамерился преодолеть смятение, неизменно наваливающееся на меня ночью или в тумане в этих запутанных водах. Внимательно оглядев горизонт, я сумел заметить и идентифицировать два огня. Один попеременно моргал красным и белым и был едва различим за кормой; второй размещался впереди и казался более мощным, посылая только белые вспышки. Первый, менее знакомый мне, я определил как маяк на Вангероге. Второй, хорошо памятный как звезда во время нашей гонки с Меммерта, находился в самом центре острова Нордерней, милях примерно в десяти от нас.