Привет, сказал он.

Понравилась встреча?

Он пожал плечами. Так, ничего, сказал он. Ему стало неловко, он хотел уйти, но она все говорила.

Он вытер ладони о футболку.

Так тебя не поразило? – сказала она.

Не знаю, я плохо понимаю смысл таких штук.

Встреч с писателями?

Угу, сказал Коннелл. В общем, не совсем ясно, зачем они нужны.

Тут все внезапно уставились в одну сторону, и Коннелл посмотрел туда же. Писатель вышел из аудитории и направился к ним. Привет, Сейди, сказал он. Коннелл не сообразил заранее, что между Сейди и писателем могут существовать какие-то личные отношения, и теперь жалел о своих словах. Как ты прекрасно читал, сказала Сейди. Коннелл, усталый и раздраженный, отодвинулся в сторону, чтобы дать писателю место в круге, а потом начал потихоньку отступать в сторону. Но тут Сейди схватила его за руку и сказала: Коннелл только что говорил, что не видит смысла во встречах с писателями. Писатель бросил на Коннелла неопределенный взгляд, потом кивнул.

Да, согласен, сказал он. Скука, правда? Коннелл заметил, что та же неестественность, с которой он читал, чувствовалась в его речи и походке, и ему стало неудобно, что он отказал в литературном таланте человеку, скорее всего, просто очень застенчивому.

А нам очень понравилось, сказала Сейди.

Как тебя зовут – Коннелл, а дальше? – сказал писатель.

Коннелл Уолдрон.

Писатель кивнул. Взял со стола бокал красного вина и предоставил другим разговаривать дальше. Хотя теперь запросто можно было уйти, Коннелл почему-то остался. Писатель отхлебнул вина и снова взглянул на него.

Мне понравилась ваша книга, сказал Коннелл.

А, спасибо, сказал писатель. Ты как, идешь в «Голову оленя» выпить? Я так понял, все туда собираются.

В «Голове оленя» они просидели до самого закрытия. Дружелюбно препирались по поводу встреч с писателями, и, хотя Коннелл по большей части отмалчивался, писатель занял его сторону – это было приятно. Потом писатель спросил, откуда Коннелл родом, тот сказал – из Слайго, из городка Каррикли. Писатель кивнул.

Да, я его знаю, сказал он. Там когда-то был боулинг, но его наверняка давно снесли.

Да, слишком поспешно ответил Коннелл. Когда я был маленький, мы там один раз мой день рождения праздновали. В боулинге. Но теперь его, понятное дело, уже нет. Как вы и сказали.

Писатель отхлебнул пива и сказал: а как тебе Тринити, нравится?

Коннелл посмотрел на Сейди, сидевшую через стол, – на ее запястье позвякивали круглые браслеты.

Честно говоря, трудно приспособиться, сказал Коннелл.

Писатель снова кивнул. Это само по себе неплохо, сказал он. Из этого может выйти первый сборник.

Коннелл рассмеялся, опустив взгляд на колени. Он понимал, что это всего лишь шутка, но все равно было приятно думать, что он не зря мучается.

Ему известно, что для очень многих его сокурсников книги – всего лишь средство выглядеть образованными. Когда в тот вечер в «Голове оленя» кто-то упомянул о протестах против режима экономии, Сейди всплеснула руками и сказала: Пожалуйста, никакой политики! По поводу встреч с писателями Коннелл остался при своем мнении: это – культура, принявшая форму школьного урока, литература, фетишизированная за ее способность устраивать образованным людям фальшивую эмоциональную встряску, чтобы потом они могли почувствовать свое превосходство над необразованными людьми, об эмоциональных встрясках которых им нравится читать. Даже если сам писатель – человек хороший, даже если его книга содержит какие-то откровения, по сути, все книги подаются как статусные символы, а все писатели так или иначе участвуют в этом представлении. Видимо, именно так в книгоиздании и зарабатывают деньги. Литература – в том виде, в котором она предстает на таких встречах, – служит чем угодно, только не способом сопротивления. Тем не менее, придя в тот вечер домой, Коннелл перечитал заметки к будущему рассказу и почувствовал в теле прежний приятный ритм – будто видишь отличный гол, будто свет с шелестом скользит сквозь листья или музыкальная фраза долетает из окна проезжающей машины. Жизнь дарит такие вот моменты радости, несмотря ни на что.