Впервые после окончания школы Марианна живет дома. Мать и брат целыми днями на работе, а Марианне заняться нечем, кроме как сидеть в саду и смотреть, как насекомые копошатся в земле. Зайдя внутрь, она варит кофе, подметает полы, вытирает пыль. Прежней чистоты в доме нет, потому что Лоррейн устроилась на постоянную работу в гостиницу, а замены ей не нашлось. Без Лоррейн дом сделался неуютным. Иногда Марианна уезжает на день в Дублин, они с Джоанной гуляют по Хью-Лейн – в блузках без рукавов, отхлебывая воду из бутылок. Иногда к ним присоединяется подружка Джоанны, Эвелин, – когда она не на занятиях и не на работе: к Марианне она проявляет неизменную доброту и живо интересуется ее жизнью. Марианна так рада за Джоанну и Эвелин, что умиляется всякий раз, как видит их вместе, ей приятно даже слышать, когда Джоанна бодро говорит Эвелин по телефону: давай, люблю тебя, скоро буду. Перед Марианной как бы распахивается окно с видом на подлинное счастье – окно, которое самой ей не открыть, в которое никогда не забраться.
Неделю назад они с Коннеллом и Найлом ходили на демонстрацию против войны в Газе. Демонстрантов собрались тысячи, они несли плакаты, мегафоны, флаги. Марианне тогда захотелось сделать что-то значительное, остановить любое насилие сильных против слабых – она вспомнила, что несколько лет назад чувствовала себя такой умной, молодой и могущественной, что ей вроде бы такое было по силам, а теперь она знает, что она совсем не могущественная, что она будет до самой смерти жить в мире, где обижают невинных, и даже в самом лучшем случае помочь сможет лишь нескольким отдельным людям. Мучительно было смиряться с мыслью о помощи немногим – проще не помогать вообще никому, чем совершать что-то настолько малозначительное, но дело даже не в этом. Демонстрация оказалась очень шумной и медлительной, многие били в барабаны и что-то скандировали, усилители то включались, то выключались. Они перешли через мост О’Коннелла, внизу медленно текла Лиффи. Стояла жара, у Марианны обгорели плечи.
В тот вечер Коннелл отвез ее на машине обратно в Каррикли, хотя она сказала, что доедет на поезде. Возвращались они страшно уставшими. Когда ехали через Лонгфорд, в машине работало радио, звучала песня White Lies, которая была очень популярна в их школьные годы, и Коннелл – не приглушая звука и не повышая голоса, чтобы перекричать радио, сказал: знаешь, я люблю тебя. И ничего не добавил. Она сказала, что тоже его любит, он кивнул и снова сосредоточился на дороге, как будто ничего не произошло – по большому счету так оно и было.
Брат Марианны теперь служит в совете графства. По вечерам возвращается с работы и рыщет по дому, разыскивая ее. Она даже из своей комнаты вычисляет его по шагам – он всегда ходит дома в уличных туфлях. Не найдя ее в гостиной и на кухне, он стучит в ее дверь. Я просто хочу с тобой поговорить, говорит он. Ты чего делаешь вид, что меня боишься? Ну давай поговорим минуточку. Ей приходится подойти к двери, а он начинает разбирать перепалку, которая случилась между ними накануне вечером, она говорит, что устала и хочет спать, но он не уйдет, пока не услышит, что она извиняется за вчерашнюю перепалку, так что она извиняется, а он говорит: ты считаешь меня полным гадом. Про себя она гадает, так это или нет. Я ведь пытаюсь с тобой по-хорошему, говорит он, но мне вечно за это прилетает. Ей ситуация видится совершенно иначе, но она понимает: брат, скорее всего, верит в собственную правоту. Как правило, ничего более неприятного не происходит, только это, раз за разом, ничего более, а потом длинные пустые будни, когда она протирает мебель от пыли и выжимает мокрые губки в ванну.