Да Олег и сам о той части своей жизни чем дальше, тем больше дурного хотел сказать. О себе в основном. Стыдно было и странно – как докатился? И в мыслях благодарил Матушку и Озерицу за то, что все-таки вывели на правильный путь, буквально пинком. И радовался, что ему встретилась Алёна, потому что без нее…

Хорошо все, в общем, повернулось. И после этого бояться, что скажут другие люди, было глупо, все равно это ничего не изменит. Так что по станице он правил уверенно, с интересом вглядываясь в подзабытые улочки и выуживая из памяти нужные повороты. И на людей смотрел, удивляясь все больше.

Что каждый встречный знал Алёну, это было не странно, все же она здесь выросла. Дети наперебой расспрашивали ее о службе, и она пыталась отвечать, но, конечно, не успевала – она одна, а вопросов полтора десятка за раз. Да ее и не слушали, кажется, им было важнее спросить и вблизи посмотреть.

А вот то, что и самого Олега так легко признали, для него стало неожиданностью. Правда, его расспрашивать рисковали гораздо меньше, больше здоровались да поглядывали с любопытством и, как со смущением отметил мужчина, с восторгом. Искренняя приязнь к нему, теплое отношение со всех сторон оглушали с непривычки. К настороженности и недовольству во дворце он давно привык и перестал обращать внимание, а здесь…

Чувствовал он себя так, как будто слегка выпил в хорошей компании по доброму поводу, и мир оттого представляется дружелюбным и радостным. Умом понимал, отчего так, – станичники помнили добро, а с появлением хребта гораздо меньше стало гибнуть что алатырников, что простых воинов, что мирных жителей в приграничных деревнях. Но то умом, а на деле такой прием оказался неожиданностью. Ну да ничего, к хорошему привыкаешь быстро, вот и он успел обвыкнуться, пока доехал.

Евдокию Семеновну Еманову Олег помнил гораздо хуже, чем ее мужа, и больше характер, чем наружность: строгая, спокойная, волевая, под стать супругу. Сейчас женщина вышла встречать гостей, открыв низкую калитку, аккурат тогда, когда кони подошли к нужному двору, и воевода отлично понял, отчего она не запомнилась. Самая обычная станичница: крепкая, загорелая, с аккуратно убранными под косынку волосами – не поймешь, они все еще черные, как были в молодости, или уже поседели. Одета тоже как все: рубаха из небеленого полотна с закатанными и подвязанными выше локтя рукавами, вышитый передник, темная юбка по местному обычаю – недлинная, на пядь ниже колена. Самым приметным был взгляд – прямой, лукавый. Очень он Озерицу напомнил.

– Ишь ты, какие гости! – с улыбкой проговорила она, пока пара спешивалась. – Здравствуй, милая. – Алёна с ходу попала в крепкие родные объятия, разулыбалась, мигом забыв все свои тревоги. – И ты иди сюда, жених, не чужой.

Олегу тоже достались объятия и материнский поцелуй в лоб. А Алёна глядела на это с растерянностью и смущением.

– Ба, а откуда ты про жениха знаешь? – все-таки спросила она. Хотя они так приехали, что…

– Да Ване, почитай, с две седмицы назад весточку один дружок из Китеж-града прислал, что внучку без нашего ведома просватали, – огорошила Евдокия и рассмеялась над вытянувшимся от удивления лицом Алёны. – Ну а потом и от князя вестовой прибыл, что воевода ученика нового привезет, так что дед уже и отворчаться успел, что ему с перестарком возиться, да еще гонористым. Хотя про то он, кажись, поспешил… Это вон, что ли, княжич у лошадей мнется, робкий такой? Марфа! – позвала она через плечо, и по ступенькам крыльца скатилась шустрая девчонка лет десяти, а за ней следом – тот мальчишка, что поспешил новость донести. – Коней примите, сведите к Хромому, дед с ним договорился. А вы вещи берите да пойдем в дом, заждались уж вас, не больно-то спешили. Куда?! Пса на дворе оставь, не пущу я эту шубу на порог! Ишь, разбаловал…