– Воронов, Сергей. Краснодарский угро, – представился Степняк. – Вчера приехал, вечером. Ищу одного скокаря[17]! Есть данные: он через эту форточку намылился[18], жидовская морда. Согреться хошь, сержант?

– А с чего ты взял, шо я сержант? – уязвленно спросил конопатый.

– А по кирзухе твоей, по корочкам[19], – усмехнулся Степняк.

Воровской сленг давно вошел в словарь сотрудников угрозыска, а у молодых следователей щегольнуть им публично считалось особым шиком, и этому белорусу даже не пришло в голову попросить у Степняка удостоверение личности. Поллитровка в кармане, наглый вид и специфический жаргон были достоверней любой визитной карточки.

– Артур Коваль, – представился он и кивнул на боковой вход в вокзал. – Пойдем в наш загальничек[20]…

Но на входе была табличка «Посторонним вход воспрещен», и Степняк отрицательно покачал головой:

– Ни в жисть!

– Почему? – удивился Коваль.

– Ты думаешь – жиды дурней нас? Ты их пасешь, а они тебя. Пока мой скокарь не знает, шо я по его душу приехал, – еще ладно. Но если я к вам в контору зайду, а вас там двадцать, наверно, гавриков[21] кантуется, так мой жидок уже через десять минут будет знать, что ему тут прокайнать[22] не светит. И уйдет в бега. У них же куплено все, у этих жидов, даже милиция. Не так, что ли?

– Ну, не все… – обиделся Коваль, не отрывая взгляда от бутылочного горлышка, торчавшего из кармана Степняка. – Как твоего скокаря фамилия?

– У него фамилий – вагон, – усмехнулся Степняк. – Я в угрозыск ни одной не дал, потому что это порожняк[23]. Он сегодня по одной ксиве[24], завтра по другой, а поедет, конечно, по такой, которой никогда не пользовался. Нет, я сдал в угро только словесный портрет и фото. Но пока они размножат и разошлют – ты же знаешь, как у нас делается. Сто лет пройдет. Потому я сам сюда приехал… Если хочешь дернуть[25], пойдем в парадняк, а то я вже замерз…

Через двадцать минут, распивая с Ковалем поллитровку в подъезде ближайшего к вокзалу дома, Степняк исподволь выяснил структуру пропускной системы Брестской таможни. Прибывающие со всех концов страны эмигранты натыкаются на полное отсутствие информации. Никаких справочных бюро и никакой администрации. С предателями Родины никто в разговоры не вступает. Все начальство – по ту сторону дверей, на которых таблички «НЕ ВХОДИТЬ» и «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Билеты продаются только в вагоны, идущие через Варшаву и Братиславу, а в прямые вагоны до Вены – никогда, такой приказ из Москвы. Запись в очередь на таможенный досмотр – только через грузчиков. Очередей три: проверка грузового багажа на грузовой таможне станции Брест-Товарная, что в пяти километрах от вокзала; проверка сверхлимитной ручной клади (каждый эмигрант может иметь при себе только один чемодан, а остальные чемоданы нужно сдать в грузовой вагон) и личная проверка перед выходом на посадку.

– И на каждой проверке из них капусту молотят[26] – только успевай считать, для того все и сделано, – с завистью говорил Артур. – Нам, конечно, ни хера не достается, мы же наружняк, охрана. Ну, иногда начальник таможни подбросит на пол-литра, но это так, для форса, как барин холуям, е… твою мать! А сами они такие бабки тут делают – не поверишь! Тока шоб на личный досмотр попасть – 400 рублей. Понимаешь? А без этого будешь тут хоть неделю в очереди сидеть – хер даже в зал впустят. И я на этих жидов удивляюсь – сидят, понимаешь, с детьми, на морозе, а деньги экономят. И главное, чего экономят, если все равно уезжают?