«…Также и во дни царя Иосифа, моего господина… когда было гонение на иудеев во дни злодея Романа. И когда стало известно это моему господину, он ниспроверг множество необрезанных. А Роман злодей послал также большие дары Х-л-гу, царю Руски, и подстрекнул его на его собственную беду. И пришел он ночью к городу С-м-к-раю и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная. И стало это известно Бул-ш-ци, то есть досточтимому Песаху, и пошел он в гневе на город Романа и избил и мужчин и женщин. И он взял три города, не считая большого множества пригородов. И оттуда он пошел на город Шуршун и воевал против него… и те вышли из страны наподобие червей… и умерло из них 90 человек… Но он заставил их платить дань. И спас от руки Русев, и поразил всех оставшихся из них там, и умертвил мечом. И оттуда он пошел войной на Х-л-гу и воевал… месяцев и бог подчинил его Песаху. И нашел он добычу, которую тот захватил из С-м-к-рая. И говорил он: «Роман подбил меня на это». И сказал ему Песах: «Если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или же буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя». И пошел тот против воли и воевал против Константины на море четыре месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили его огнем, и бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, и пошел морем в Персию, и пал там он весь и стан его. Тогда стали Русы подчинены власти Казар…»
(Примечание. По мнению историков и знатоков иврита, имя Сабриил – это искаженное Гавриил и значит: Бог – моя надежда; имя Х-л-гу подразумевает русского князя Олега; город С-м-к-рай – Тмутаракань, одну из столиц хазарского княжества; Шуршун – Херсон, ныне порт на Черном море, а Кунстантина – Константинополь. Весь текст известен историкам под именем «Кембриджского документа» и является историческим документом – письмом неизвестного хазарского еврея Х века.)
Эта странная, речитативная музыка судьбы и жизни все росла и росла над ковыльной степью, над битвами конницы и танков, над атаками наполеоновской армии и огнем «мессершмиттов». И Рубинчик все сражался с непонятными врагами – с французами, немцами, шведами, литовцами, японцами и снова с русскими…
– Лева! Лев Михайлович! – Женский голос вывел Рубинчика из глубины веков и прервал мотив равелевского «Болеро».
Он открыл глаза, еще плохо соображая, где он, в каком веке и в какой части света. Рената Борисовна Яблонская стояла перед ним в ночном коридоре Сокольнического роддома, пустом и освещенном электрическим светом. Он понял, что на этот раз он, как это ни странно, снова в двадцатом веке.
– Вы можете идти… – сказала Яблонская.
– Куда? – спросил он, удивляясь звукам языка, на котором вдруг заговорил так легко и чисто, ведь только что, минуту назад, это был язык его врагов.
– Домой. Вы же уезжаете.
И только тут он вспомнил все – Варю, своих детей, Москву и эмиграцию. «Потому что не могли выносить ига идолопоклонников…» – выскочила в мозгу совершенно незнакомая фраза. Где он читал это? Кто это написал?