Это была его последняя человеческая мысль.

Настоящая смерть пришла внезапно. Он ощутил удар холода, как будто нырнул в ледяную воду замерзшего озера. Оказалось, что он мчится по залитому лунным светом снегу, а чуть позади бежит его стая. Половина мира потемнела. Он понял: Одноглазый. Он завыл, и Хитрая с Бродягой отозвались эхом.

На гребне холма волки остановились. Колючка, вспомнил он. Одна его часть скорбела по тому, что он потерял, а другая — по тому, что он сделал. Мир внизу превратился в лед. Пальцы мороза медленно обвили чардрево, касаясь друг друга. Пустая деревня больше не была пустой. Голубоглазые тени бродили среди сугробов. Кто-то в коричневом, кто-то в чёрном, кто-то совсем без одежды, их кожа была белой как снег. Ветер прошел по холмам, принеся с собой запахи: мертвая плоть, высохшая кровь, кожа. Шкуры смердели плесенью, гнилью и мочой. Хитрая зарычала и оскалила зубы, шерсть на загривке поднялась дыбом. Не люди. Не добыча. Не эти.

Существа внизу двигались, но не жили. Один за другим они подняли головы к трём волкам на холме. Последним взглянуло существо, которое раньше было Колючкой. Она была в шерсти, мехах и коже, а поверх одежды лежала изморозь, которая хрустела при движении и сверкала в лунном свете. Бледно-розовые сосульки свисали с кончиков её пальцев — десять длинных ножей из застывшей крови. В углублениях, где раньше были ее глаза, мерцал бледно-голубой свет, придавая её грубым чертам зловещую красоту, которой никогда не было при жизни.

Она меня видит.

Он пил всю дорогу через Узкое море.

Корабль был невелик, каюта Тириона еще меньше, а капитан запретил ему высовываться на палубу. Качка вызывала у него рвотные спазмы, а никудышная еда становилась еще отвратительнее, когда выходила наружу. Но зачем есть солонину, твердый сыр и хлеб, изъеденный червями, когда можно пить красное, кислое и очень крепкое вино? Правда, вином он тоже иногда блевал, но всегда можно было выпить еще.

— Мир наполнен вином, — бормотал он во тьме своей каюты. Его отец терпеть не мог пьяных, но что с того? Отец мертв. Он его убил. Стрела в живот, милорд! Только для вас. Если бы я только умел обращаться с арбалетом получше, непременно всадил бы стрелу в член, которым ты меня сделал, сраный ублюдок.

В трюме не было ни дня ни ночи. Тирион отмечал дни по появлению в каюте юнги с едой, к которой он не притрагивался. Мальчик неизменно приносил с собой щетку и ведро для уборки.

— Это дорнийское вино? — как-то спросил он мальчишку, вытаскивая пробку из меха. — Оно напоминает мне об одном змее, которого я знал. Забавный был парень, пока его не придавило горой.

Юнга не ответил. Он был довольно уродливым, хотя и куда привлекательнее, чем некий карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до подбородка.