Чернышев: Задержимся на минуту на благой вести, которую несет человечеству пророк из Онтарио.

Полтора десятилетия назад крах «экономики доткомов» обозначил спад волны информационных технологий как источника глобального роста. С тех пор мир нетерпеливо ерзает в ожидании новой спасительной волны. Сперва нам обещали парад нано-, био-, когно– и прочих технологий – сейчас о них в приличном обществе не вспоминают. Нынче в моде авто-, аэро-, нейро– и другие – неты, но вот незадача: на десятилетнюю перспективу они сулят одни расходы… Финтех ли несет долгожданный рост, или ждать другого?

Есть три строгих смысла слова «технология», дающих твердую основу в океане жидкой попсы. Технология – коллективная деятельность с использованием машин, частично замещающих и вытесняющих людей. Привычнее всего для нас материальные (физические, химические, биологические) машины – те, что извлекают, преобразуют и переносят энергию. На их фундаменте с середины прошлого века, с возникновением кибернетики, строят информационные машины, уже с двумя этажами – hard и soft. Потоки энергии в них используются не по прямому назначению, а для отображения, передачи и преобразования знаков. Теперь же появляются трехэтажные машины, где потоки информации в свою очередь кодируются для отображения, преобразования и передачи стоимости. Один из первых, примитивных образчиков трехэтажной стоимостной технологии приобрел популярность под названием «блокчейн». Хотя по существу надо говорить про «распределенные реестры активов».

Почему именно финтех обеспечит настоящий прорыв, а не чудеса искусственного интеллекта, роботы, биотехнологии, big data?

Положим, отечественные левши изобрели лазерное упрочнение кромки колесных пар. Железнодорожные колеса будут служить в несколько раз дольше, а подорожают при этом от силы на четверть. Без преувеличения – это революция. Но никак не внедряется чудо-технология. Беда в чем? Не в том, что везде засели косные бюрократы, враги изобретателей и рационализаторов. А в том, что уже имеются огромные предприятия, которые производят и ремонтируют колесные пары по-прежнему. А есть еще заводы, производящие станки для этого. Вокруг кварталы, где живут десятки тысяч рабочих, инженеров и техников, получающих зарплату за работу по старинке. Учебные заведения готовят все новых устаревших специалистов. И т. д., и т. п. И как только мы пытаемся внедрить наше ноу-хау – вся эта пирамида рушится. Собственники, вложившие в старую индустрию огромные деньги, встают на уши, в экономике образуются гигантские дыры, вокруг остановившихся заводов нищают моногорода.

Поэтому в цену внедрения новой разработки приходится включать компенсацию урона всем тем хозяйствующим субъектам, чью собственность она упраздняет. Чтобы что-то внедрить, надо сначала долго ломать общество, а потом долго и мучительно расплевываться с жертвами этого перелома. На этот барьер налетают все сколько-нибудь серьезные промышленные и энергетические инновации. Обычно для их реализации требуется федеральная целевая программа, проектный офис в правительстве, комиссия при президенте. Да и тогда на внедрение уйдет лет 15–20. И не обойдется без больших потерь и убытков.