— Мне это осточертело! — разозлился он. — Так ты идешь или нет?

Лонжен лег на спину и лукаво посмотрел на него:

— Тебе очень хочется, чтобы я ушел, а? Очень хочется?

— Мне наплевать. Я хочу только, чтобы ты решил наконец что-то одно.

— Что ж, — сказал Лонжен. — Выпей стаканчик. Пока я размышляю, у тебя есть время выпить.

Матье не ответил. Гримо протянул ему свою кружку. — Спасибо, — ответил Матье, отказавшись жестом.

— Почему ты не пьешь? — изумился Гвиччоли. — Здесь хватит на всех: тебе нечего стесняться.

— Просто не хочу. Гвиччоли засмеялся:

— Он говорит, что не хочет! Ты разве не знаешь, дурень, что мы банда пей-через-не-хочу?

— Нет, пить я не буду. Гвиччоли удивленно поднял брови:

— Почему они хотят, а ты нет? Почему? Он сурово посмотрел на Матье:

— Я тебя считал посмышленей. Деларю, ты меня разочаровываешь!

Лонжен приподнялся на локте.

— Разве вы не видите, что он нас презирает?

Наступило молчание. Гвиччоли поднял на Матье вопрошающий взгляд, затем вдруг всем телом осел, веки его опустились. Он нехорошо улыбнулся и, не открывая глаз, сказал:

— Кто нас презирает, может убираться вон. Мы никого не задерживаем, мы здесь среди своих.

— Я никого не презираю, — возразил Матье.

Он остановился: «Они пьяные., а я не пил». Это, вопреки его воле, внушало ему чувство превосходства, и Матье ощутил стыд. Он стыдился своего терпеливого голоса, которым принуждал себя говорить с ними. «Они напились, потому что им невмоготу!» Но кто мог разделить их несчастье? Разве что такой же пьяный, как они. «Не надо было приходить сюда», — подумал он.

— Он нас презирает! — с наигранным гневом повторил Лонжен. — Он здесь, как в кино, он смеется над пьяными дураками, которые несут околесицу…

— Говори за себя! — оборвал его Латекс. — Я не несу околесицу.

— Да брось ты, — устало сказал Гвиччоли. Гримо задумчиво посмотрел на Матье:

— Если он нас презирает, я ему сейчас отолью на кум-пол.

Гвиччоли засмеялся.

— Тебе отольют на кумпол, — повторил он. — Тебе отольют на кумпол.

Менар перестал петь; он соскользнул со шкафа, с загнанным видом огляделся, потом, казалось, успокоился, испустил облегченный вздох и, отключившись, рухнул на пол. Никто не обратил на него внимания: все смотрели прямо перед собой и время от времени бросали на Матье злобные взгляды. Матье просто не знал, как поступить: он пришел сюда без задних мыслей, стараясь помочь Лонжену. Но он должен был бы предвидеть, что вместе с ним сюда проникает срам и скандал. Эти типы увидели себя его глазами; он уже не говорил на их языке, но однако, сам того не желая, стал их судьей и свидетелем. Ему внушал отвращение этот таз, полный вина и мусора, хоть он и упрекал себя за это отвращение: «Кто я такой, чтобы отказываться пить, когда мои товарищи пьяны?»

Латекс задумчиво погладил себя по нижней части живота. Вдруг он повернулся к Матье с вызовом в глазах; затем поставил котелок в развилке ног и начал болтать членом в вине.

— Я его вымачиваю — это его укрепит.

Гвиччоли фыркнул. Матье отвернулся и встретил насмешливый взгляд Гримо.

— Что, никак не поймешь, куда попал? — спросил Гримо. — Ты нас не знаешь, приятель: от нас можно всего ожидать.