– «Мышь» нас караулит, пушку повернул. Дуб-три, четыре, начинайте!

– Дуб, я Дуб-четыре, вижу только башню, корпус скрыт.

Ну, пошла потеха! Третьей и Четвертой было приказано не геройствовать, как только немец на них развернет ствол и станет «крестить», то немедленно рвать назад, в укрытие. Максимальная скорострельность – а вы попробуйте с двадцатипятикилограммовым снарядом, и еще гильза раздельного заряжания пятнадцать кило! Первый выстрел можно зарядить заранее, а вот второй дашь секунд через двадцать, хоть расшибись. Немец за это время уже успеет развернуть пушку, да еще и мелочь с той стороны стреляет, не смертельно, в лоб нас им не пробить, но работать мешает.

Бьем в восемь стволов, в лоб и справа. Результат пока нулевой. Зато кто-то угостил немецкую «четверку», горит хорошо! И один из «штугов» готов! Я тоже выдвигаюсь, прячась за горящей самоходкой – получи, фашист, и мои восемьдесят пять! Да когда ж ты сдохнешь, только на моих глазах три попадания!

– Дуб-четыре, черт тебя возьми, я же сказал, назад!

Увлеклись, бьют без перерыва! Немец разворачивает башню уже на нас, у меня только злость. Да сколько в тебя всадить, тут дистанция пятьсот, даже мой калибр «тигра» бы взял точно, а «короля» очень вероятно, у немцев под конец броня были очень паршивая, кололась, как стекло!

А ведь достали мы его! Дымок вроде пошел и пропал, а башня так и застыла. После оказалось, снаряд, то ли мой 85-й, то ли 88-й Скляра, рикошетом от нижней части маски пушки ударил в корпус. Пробитие, пожар движка (потушен автоматическими огнетушителями, но «Мышь» обездвижен, плюс башня поворачивается только на том, что в аккумуляторах). И почти сразу же наш сто двадцать два ударил прямо в орудийное «рыло», общее для двух стволов, выведя их из строя. Двух «штугов» и пару «ганомагов» вынесли уже походя, не напрягаясь. Переходим на фугасы, и немецкая пехота, оказавшись под перекрестными огнем и потеряв всю приданную броню, предпочитает не геройствовать, откатывается назад.

Рвем через площадь. Откуда-то справа выкатываются машины третьей и четвертой батарей. На минуту останавливаюсь рядом с «Мышью», выглядит танк ну очень внушительно, и ведь так и не горит, и видимых повреждений не видно, хотя вся броня исклевана следами попаданий, и похоже, не только за этот бой. А люки закрыты – экипаж еще там?

Уже наши пехотинцы лезут на танк, завешивают приборы наблюдения плащ-палатками. Двое караулят люки, кто-то бежит к моему Т-54 одолжить ведро солярки.

Зря потратили горючку. Потому что немцы, наконец учуяв запах и сообразив, что для них конкретно сейчас запахнет паленым, наконец открывают люки и выползают наружу. Все контуженные, но никто не ранен. При последующем осмотре у этого экземпляра танка броня оказалась на уровне – ни одного откола. И двести десять миллиметров на башне, со всех сторон, под рациональным углом наклона! Неудивительно, что держал наш калибр с пятисот метров!

А у нас – шесть похоронок только среди экипажей, и пехоте досталось. Немцы в Берлине через три дня капитулировали, второго мая! Чуть-чуть людям не повезло дожить!