– «Его» – то есть Варлога, – вставила я. – Теперь понятно, почему его высочество так жаждет заполучить побрякушку: наверное, Имельда и в первый раз заколдовала принца с помощью неё, и теперь он не хочет повторения истории.

– Только на сей раз с ним нет отряда воинов, – удовлетворённо произнёс Ксавьер, и в глазах зажёгся зловещий огонёк. – А любое самоисцеление имеет пределы.

– Вспомни, может, выйдя к Варлогу, ты должен был надеть на него Кольцо? – предположила Нетта.

– …которому, по задумке, полагалось убить его, однако что-то пошло не так, и оно лишь погрузило принца в сон, – подхватила я, но тут же сама отвергла эту теорию: – Тогда логично сделать вывод, что Кольцо осталось бы на Варлоге, а не попало необъяснимым образом к Санкёрам. Кстати, ты их знал? Может, в селении жил некий – ну, скажем – свинопас под такой фамилией?

– Или уборщик? – присоединилась Нетта.

– Проситель подаяний?

Мы переглянулись с предвкушающими улыбками.

– Так, на сегодня пора заканчивать, – укоризненно произнесла бабушка, поднимаясь, и принялась собирать посуду. – Уже третий час, а завтра нам понадобятся свежие головы.

Я присоединилась к уборке.

– Теперь остаётся придумать, как выковырнуть Кольцо из-под витрины мэра.

– Вот и будешь думать, помогая мыть посуду, – сообщила бабуля, сгружая мне поднос с тарелками. – Жаль, сейчас некогда как следует отметить воссоединение родственников.

Она уже направилась к выходу, когда заметила наши удивлённые взгляды.

– Что такое? – удивилась она в ответ. – Если учесть, что у Имельды был сын, а Нетта – единственная в Мистиктауне ведьма, естественно заключить, что Ксавьер приходится ей прапра и сколько-то там ещё раз прадедушкой.

Поднос выскользнул у меня из рук, но грохота не последовало, потому что Кас его подхватил. Машинально. Всё ещё не оправившись от шока.

Потом вернул мне и неуверенно посмотрел на Нетту. Она ответила таким же смущённым взглядом и неловко потёрла локоть.

– Ну я типа рада и всё такое, но не обидишься, если не буду называть тебя дедулей?

Он с облегчением рассмеялся.

– Согласен, к такому надобно ещё привыкнуть.

На кухню я заходила с опаской, но бабуля лишь мельком глянула через плечо и включила краны. Раздалось шипение, и раковина наполнилась паром.

– Дверь закрой, будь любезна.

Я послушно подтолкнула створку ногой и сгрудила посуду на столешницу.

– Сейчас ты начнёшь меня убивать, а шум воды – чтобы заглушить мои крики?

Она сняла со стопки верхнюю тарелку и принялась намыливать средством.

– Сейчас я буду мыть посуду, а ты – её вытирать.

Родители не раз предлагали бабушке установить посудомоечную машину, но она категорически отказывалась. Говорила, что вещи чувствуют, когда с ними обращаются с любовью, и отплачивают тем же, поэтому и блюда в такой окружённой заботой посуде получаются вкуснее. А от машины какие могут быть чувства?

Молчание становилось всё менее комфортным. Я встала на цыпочки и приоткрыла форточку, впустив ночной воздух. Думала, бабуля вызвала меня сюда для упрёков. Упрёки как-то легче выдержать, чем такую вот тишину. Вроде и нарушать рискованно, и терпеть невыносимо. Так и скандалили: она – драя тарелки, а я – протирая их махровым, с резвящимися поросятами, полотенцем.