Я моментально бросился на него, схватил левою рукою за воротник пальто, а правою обнажил шашку для отклонения нового покушения и ограждения преступника от расправы набегавшей разъяренной толпы. Одновременно несколько людей также схватили преступника. Он был буквально прижат к решетке канала. Я тотчас обратился к преступнику с вопросом: «Это ты произвел взрыв?» – «Я, ваше благородие, я произвел взрыв» – ответил он, взглянув в мою сторону.

На вопрос о фамилии он назвал себя мещанином Грязновым. В этот момент, то есть спустя не более двух минут по задержании преступника, государь приближался бодрыми шагами чрез толпу, в сопровождении Дворжицкого и нескольких лиц, прямо к назвавшему себя Грязновым. Еще несколько ранее были выхвачены из кармана преступника револьвер и кинжал в чехле. Когда государь, направляясь к преступнику, был в расстоянии от него не более трех шагов, то обратился ко мне с вопросом, указав взглядом на преступника: «Этот?» – «Называет себя мещанином Грязновым, ваше величество» – отвечал я.

Приблизясь еще на один шаг к преступнику, Государь твердым голосом, показывавшим полное спокойствие и самообладание, произнес, взглянув в лицо задержанному: «Хорош!». Это слово укоризны было последним словом Государя до последовавшего затем второго рокового взрыва. Произнеся приведенное слово, Государь круто повернулся назад и направился к экипажу.

Не прошло одной минуты, как воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознавшие. Придя немного в себя, но еще оглушенный, и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, в шинели истерзанной в клочки, с оторванною саблей, без отлетевших от мундира орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о государе ответил: «Государь ранен».

Взглянув затем левее экипажа, глазам моим представилась следующая картина: государь, опустив руки, как бы машинально на плечи лиц его поддерживавших, был мертвенно бледен, голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Открытые глаза выражали глубокие страдания. Обе ноги обнажены и окровавлены; кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся.

У подъезда я встретил генерал-адъютанта Рылеева, который по моему окровавленному лицу, по шинели, представлявшей одни клочки и денщичьей шапке на голове, догадался, что случилось нечто необычайное, и с ужасом выслушал роковую весть. Столь же ужасно поразила эта весть графа Лорис-Меликова, бывшего у него председателя Комитета Министров Валуева и других лиц».

Вот безыскусный рассказ солдатки Авдотьи Давыдовой, 38-летней женщины, находящейся в настоящее время в Мариинской больнице (повреждение правой руки, выше локтя): «Была я, батюшка ты мой, – рассказывает она – в этот самый день имянинница – Авдотьей меня зовут – и шла из церкви, да думала зайти к куме своей; на канаве она живет. Только это у самого Царицына луга, думаю, как мне идти? По Конюшенной или по набережной? Пошла по набережной…