Под конец разговора он все-таки заставил себя сказать, что сожалеет о том телефонном разговоре, и вообще о своем молчании.

– Та… – Зейда махнул могучей рукой, – пока бога нарисуешь, черта съешь. Было и было.

– Спасибо. Слушайте, а как вы вообще узнали, что я двадцать лет назад поймал маньяка? Вам Гортензия Андреевна сказала?

– Не. Научрук.

– А ему откуда это было известно?

– Та пес его знает! Башмак вообще в курсе всего.

Федор усмехнулся. Башмак – это, очевидно, Михаил Семенович Башмачников, человек, выливший ведро своих психиатрических помоев в самую сердцевину его семьи. Старый сплетник вечно трется возле бомонда, но в узкий круг его никогда не пускали, а вскоре он и от широкого будет отлучен, ведь из-за его поганой книжонки пострадала не только семья Федора. И другие детишки, ознакомившись с этим фундаментальным трудом, почувствовали себя бедными и несчастными невинными сиротками во власти злобных чудовищ и выкатили родителям полную бочку претензий.

После отъезда Ленки Федор ознакомился с opus magnum Михаила Семеновича. Настоящая песнь торжествующего инфантилизма, написано грубо, напористо, нелогично, с эмоциональностью, неуместной в научно-популярной литературе. Зато давит на жалость, а это всегда вызывает живой отклик у народа. Так приятно лишний раз погладить себя по головке, дать себе конфетку и сказать, что ты хороший, а во всем виноваты злые люди вокруг.

Класс профессионала виден во всем, что он делает, и Федор сомневался, что человек, создавший столь низкопробный продукт, может быть хорошим научным руководителем для Вити.

– А как ваши успехи в адъюнктуре?

– Хвалите бога! – засмеялся Витя.

– Помогает вам Михаил Семенович?

– С плеткой ходит, а помогает ли оно…

Витя снова расхохотался и добавил, что на сегодняшний день ему ясно только одно: Юрий Деточкин из «Берегись автомобиля» – типичный маньяк, даром что ворует, а не убивает, но законы науки, к сожалению, обязывают его изучать реальные примеры, а не художественные образы.

На следующий день его навестил Кузнецов, Федору на одну секунду стало неприятно, что подчиненный видит его полное ничтожество, но наступила такая полоса в его жизни, ничего не поделаешь, надо привыкать.

– Лежите-лежите, – сказал Кузнецов, протягивая авоську с апельсинами.

– Как в мультике «Ну, погоди!», – фыркнула Татьяна.

Сергей засмеялся:

– Костылями только не кидайтесь.

Федор все-таки сел в кровати и пригладил волосы.

Кузнецов показал папку с бумагами, Татьяна без слов поняла намек и вышла в коридор.

– Простите, что потревожил, Федор Константинович.

– Все в порядке, Сережа. Со мной теперь можно не церемониться.

Кузнецов выпрямился:

– Федор Константинович, до приговора суда вы останетесь для меня не кем иным, как моим начальником. Считать иначе не только подло, но и незаконно.

– Ладно-ладно. Апельсинчик съешь? А то у меня полная тумбочка.

– Мои из распределителя, настоящее Марокко, – хвастливо улыбнулся Кузнецов. – Федор Константинович, я не стал бы вас тревожить, но необходимо кое-что уточнить по делу. Вы как? В силах?

Федор кивнул, чувствуя, что сердце забилось быстрее.