— А теперь вы не знаете, что вам делать с собою, — сказал он.

Она резко вся подалась вперёд. Он был прав. У неё не осталось никакой цели. Она — никто. Просто какая-то женщина, которая носит фамилию своего мужа и у которой есть дом, объятый горем, будто завёрнутый в саван.

— Робин был той причиной, по которой вы продолжали вести себя, словно ничего не изменились, словно вы остались собою прежней, — сказал отец Дэлвин. — Это для него вы содержали дом в таком порядке, насколько было возможно. Вы отправили его в школу. Вы старались дать ему нормальную жизнь.

— А теперь ничего из этого больше не имеет никакого значения, — прошептала она.

Он поглядел ей в глаза, внимательно и устало: — Разве не имеет? Вы всё ещё здесь. Вы, у которой есть собственная жизнь, одна-единственная жизнь.

— Прежде вся моя жизнь была ожиданием замужества.

— Может, это так и было, но теперь вы — независимая женщина со средним достатком. Вы можете выбрать и прожить ту жизнь, которую захотите вести. Вы можете играть на арфе в любое время дня или возглавить этот госпиталь, — сказал отец Дэлвин.

— Синтия — комендант.

— Мисс Саймондс не является хозяйкой Хайбери Хаус, — сказал отец Дэлвин.

Она поджала губы, не соглашаясь с мнением священника. Начать всё с начала. Это было заманчиво — более чем что-либо, что ей довелось испытать с того времени, как умер Робин. Но одновременно это было очень устрашающе. Сделать шаг к ещё неясному будущему означало приблизиться к возможности, что там может поджидать ещё большая боль.

В конце концов она произнесла: — Я не знаю, с чего начать.

Он встал и протянул ей руку:

— Не пройдете со мной? Ненадолго. Прошу.

Она поглядела на его руку так, словно прозвучавшая просьба была самой странной изо всех просьб, которые она когда-либо слышала. Но, уже в следующий миг, всё же решилась — позволила отцу Дэлвину помочь ей: он бережно поднял её со стула и поставил на ноги. При этом другой рукой крепко ухватился за спинку стула, чтобы самому не упасть, а затем взялся за свои костыли. И так, оба они начали осторожно выходить из комнаты.

Спустившись по лестнице, Диана гордо вскинула голову — и сиделки, и раненые во все глаза смотрели на неё. Должно быть, она казалась им привидением, нежданным напоминанием о произошедшей бессмысленной трагедии.

Диана медленно шагала следом за капелланом — через французские двери, вниз по ступеням, в чайный садик.

Она зажмурилась — глазам, отвыкшим от солнечного света, невыносим был даже неяркий вечерний закат. Это был первый раз, когда она вышла на улицу с тех пор, как Робин умер. Сад был в самом разгаре своего осеннего великолепия. Розы грудились пышными купами, а высокие травы, со стеблями, похожими на иву, начинали выбрасывать бутоны. Воздух был бодряще-свеж; тянуло влажным запахом прелой листвы. Ещё несколько недель, и деревья совсем облетят, и весь Хайбери погрузится в долгий зимний сон, — всё уснёт до весны, кроме Зимнего сада.

— Куда мы идём? — спросила она.

— Думаю, вы знаете, — сказал отец Дэлвин.

Ещё сама не понимая, что делает, Диана вскинула руку, преграждая ему путь: — Нет. Не могу. Слишком скоро.