Хочется начать новую жизнь, сбежать отсюда, где все тихо и спокойно, поэтому и кажется картинным, нереальным, неживым. Некуда деваться, ни от себя, ни от сумасшедшего мира. Ложь, когда говорят, что там, где нас нет — лучше. Я прошел через это — все места оказались схожими.

Я долго стоял на лестничной площадке, шаря рукой по карманам в поисках ключей, неожиданно дверь открыл отец.

— Гулял? — Он внимательно осмотрел меня.

Когда-то я называл его светским львом, у него благородное, породистое лицо и манеры старого аристократа. Волосы хоть и поредели и поседели, но зачесаны назад, открывая большой, сократовский лоб. У него твердый подбородок с ямочкой уверенного в себе и преуспевающего человека. Он часто улыбается и тогда на щеках играют ямочки, а рот раскрывается и выставляет на показ зубы высшей пробы.

— Гулял, — я протиснулся в коридор и разделся.

— От тебя странно попахивает. Зайди ко мне.

Кабинет отца мне всегда нравился: большая комната, заставленная книжными шкафами до потолка. В одних книги, в других — геологические, изыскательские образцы, собранные чуть ли не со всего света. Камни отец называет цветами земли. В детстве, я часто проводил здесь время, играя с какими-нибудь атенеитами, малахитами, ванакситами, фенакитами. Моя самая любимая полка — с группой минерала халцедона, у которого самая широкая цветовая гамма и текстура. С разбивкой по цветам, этот декоративный минерал имеет самые яркие и красочные названия: полосатые агаты, бурые сарды, сизо-голубые сапфиры, кораллово-красные сердолики и другие.

Я сел в кресло, возле письменного стола, заваленного картами, старыми блокнотами, папками и черновиками. Отец сел напротив, придвинул кресло ближе.

— Ты как приехал, так мы ни разу и не говорили, да? Ты и с матерью не разговариваешь! Что с тобой случилось?

— Разве это обязательно?

— Что?

— Говорить.

На лице отца появилось смятение, я никогда так с ним не разговаривал. Он всегда старался оградить меня от жизненных неприятностей. Никому не приятно расплачиваться за свои ошибки.

— Ты мой сын, и я люблю тебя.

— Это обязательно? — я продолжал хамить.

— Звонил Хейфиц, — отец не придавал моему тону значения.

— Помощи не требуется. Я уволился, и мой поступок обсуждению не подлежит.

— Я его не обсуждаю. Хейфиц сожалеет.

— Это его проблемы.

— Ты нашел другую работу?

— Пока нет. Я понимаю, что вы содержать меня не обязаны…

— Заткнись. Расскажи мне все, я же вижу, как тебя крутит. Что с тобой случилось? Или ты считаешь меня недостойным? Раньше у нас секретов не было.

— Почему батя? Ты у меня ничего не спрашивал. Кажется, ты держал раньше коньяк? — Отец почти не пил, а спиртные напитки по незнанию ему презентовали или приносили друзья.

— Хочешь выпить?

— Нет, хочу запить.

— Есть, с Араратских гор. По-моему, ты уже выпил?

— Так сильно заметно?

— Нет, тебя научили пить, но я чувствую запах. — Отец тяжело поднялся, в одном из шкафов, за полками, на которых нарисованы корешки классических книг, устроен бар. Как правило, в нем содержатся несколько винных бутылок, пару коньячных и импортный скотч или бурбон. Все для друзей, например, коньячком любил побаловаться дядя Рома, у которого я гостил.