Кабинет физики находился на втором этаже школы, в той части, что примыкала к спортзалу, и напоминала крайнюю перекладину буквы Ш. Громадные окна классов длинной части здания выходили прямо на Байкал, а с этой стороны они смотрели на улочку.

Кабинет физики вместе с подсобной комнатой занимал все это крыло. Учительская кафедра, длинная и массивная, находилась на возвышении в конце класса. Над окнами и над кафедрой были развешаны портреты ученых, глядящих на все внизу строго и неодобрительно.

Все уже собрались, а учитель запаздывал.

Я сидела вместе с Ларисой на первой парте крайнего правого ряда, рядом с окном. И ковырялась в рюкзачке, пытаясь спросонья сообразить, взяли ли пенал с ручками, или благополучно забыла дома. Ручки, к счастью, нашлись, но россыпью в самом низу.

За спиной гудел класс, и вдруг кто-то крикнул:

— Ольга Ивановна, атас!

И все прилипли к окнам. И я тоже.

От остановки ко входу в школу решительно шагала худощавая невысокая женщина со светлыми прямыми волосами. Лицо ее раскраснелось не то от утреннего холода, не то от быстрого шага.

Когда она завернула за спортзал и исчезла из вида, всех словно ветром сдуло. С редкостной быстротой каждый уселся на свое место, сложил руки самим образцовым образом, — и в классе наступила непривычная, томительная тишина.

Все замерли в ожидании.

Резко грохнула высокая дверь, Ольга Ивановна с журналом в руках ворвалась в класс. Тишина стала гробовой.

Ольга Ивановна стремительно пронеслась по проходу между первым и вторым рядом парт к учительскому месту, буквально взлетела на возвышение, развернулась к нам лицом и звезданула классным журналом о кафедру.

— Бараны! — рявкнула она с характерным белорусским выговором. — Ваши шкуры будут висеть вот здесь!

И ткнула пальцем в сторону стены под портретами.

Портреты посуровели еще больше.

Все сжались, стараясь спрятаться за партами, понурили головы (ну и я за компанию).

Ольга Ивановна сверкнула бледно-голубыми глазами и ледяным голосом сказала:

— Итак, одиннадцатый «а», выслушайте итоги контрольной. Проверочной контрольной, я подчеркиваю. По знаниям за прошлый год. Бархатова — кол, Быстров — кол. Иванов — кол, Карелин — кол, Козлова — кол.

Лариса подсунула мне бумажку, на которой было написано: «Она может за урок всему классу по три ряда колов выставить, никого не боится, ни директора, ни районо». В этом я нисколечко не сомневалась, как и в том, что мои колы и двойки по физике — дело наживное.

Над нашими головами продолжало грохотать:

— Касаткин — кол, Кузнецова — кол, Ларкина — кол, Лыткина — кол. Кто-то что-то сказал?

Все и так молчали, а тут вообще постарались слиться с партами.

— Марандич — кол, Миненков — кол. Полухина — кол. Рандин — кол. Румянцев — кол. Смирнов — кол. Степченко — кол. Тюрюков — кол. Устьянцев — кол. Шагжеева — кол. Шелковников — кол. Широких — кол. Шутенкова — кол.

Пока Ольга Ивановна зачитывала фамилии, я осторожно стянула с парты записку, чтобы скомкать ее под столом и спрятать от греха подальше, пока меня журналом не убили.

И тут заметила, что из-под моего стула нагло торчат чужие ноги! В щегольских черных туфлях, начищенных до блеска. Сначала я просто остолбенела, потом поняла, что это сосед с задней парты вольготно так расположился. Ну, вообще!