— Господа, Россию спасет гласность и только гласность! Чем меньше секретов, тем лучше! Власть вечно прикрывает свои безобразия секретностью и государственной необходимостью, а нам негоже идти у нее на поводу.

Тут Варвара Дмитриевна поняла, что больше ни минуты не может выносить подобных разговоров, поднялась и подошла к окну. Ей хотелось зажать уши руками.

Что такое случилось? Почему все так невыносимо?..

Какой-то человек прошел по дорожке и скрылся за розовыми кустами, потом вернулся и прошел еще раз. Приостановился, снял шапку и неловко поклонился. Варвара Дмитриевна узнала Бориса, помощника убитого депутата Алябьева.

Ей не хотелось ни видеть его, ни разговаривать, но, помедлив, она все же вышла.

— Здравствуйте, Варвара Дмитриевна.

Она кивнула.

— Вот ведь как все получилось.

Она опять кивнула.

— По-хорошему больше мне в Думе делать-то и нечего. Алексей Федорович… да вы знаете, наверное.

— Знаю.

— А я пришел, — сказал Борис торжественно. — Куда же мне теперь?

Она покивала, соглашаясь, что идти ему теперь некуда.

Помолчали. Варвара оглянулась на приоткрытое французское окно, может, князь Шаховской уже явился? Но так и не поняла.

— Организация разгромлена, — заговорил Борис, понизив голос. — На свободе почти никого не осталось. Охранка нарочно выпустила четверых самых низовых работников, чтобы было похоже на рядовую операцию — кого-то захватили, а кто-то скрылся. А остальные все в крепости.

— Зачем нужно, чтоб походило на рядовую операцию?

— Этого я не знаю. У Столыпина свои резоны.

— Возможно.

— Я же там был, Варвара Дмитриевна, — совсем тихо выговорил Борис. — Все видел своими глазами и вот так близко, как вас сейчас.

— Как?! Вы же… Это же опасно! Вас могли заподозрить!

— Могли, могли. Но в последнюю минуту товарищ Юновский вызвал меня запиской. Один из товарищей, который должен был во втором этаже наблюдать за улицей и в случае подозрения подать сигнал, напился пьяным, вот меня и призвали…

— Господь всемогущий… Страх какой.

— Я на чердаке сидел, и дело как по маслу прошло. Откуда жандармы взялись, я так и не увидел, хоть глаз с улицы не спускал. Чистая работа.

— Как же вас… не арестовали со всеми вместе?

— Князь Столыпину словечко шепнул, и меня отпустили с теми, четверыми. Не знаю, что теперь будет, Варвара Дмитриевна.

— Вы спасли невинных людей, — повторила Варвара заклинание, которое повторяла уже несколько дней. — Могли погибнуть десятки, сотни!

— Да, да, — согласился Борис так, как будто и сам повторял то же самое. — Уехать бы мне куда-нибудь подальше и поглуше. Хоть в Туркестан. Или на Кавказ. Только как же мне уехать? Если уеду, подумают, что я предатель, со страху в бега кинулся, найдут и прикончат, это уж точно.

— Кто найдет? — не поняла она.

— Товарищи, Варвара Дмитриевна, кому еще? Покамест с силами будут собираться, а там, разумеется, станут допытываться, как так вышло, что всю петербургскую организацию разгромили единым духом. Дознаются, что меня нету, сведут концы с концами, и аминь. У революционеров нравы суровые.

Варвара задумчиво подошла к шток-розе, оборвала сухой листок.