Я говорила торопливо, хотела дать передышку Насте, которая держалась за горло, точно задыхалась от счастья и испуга. Как и все девочки, я была взволнована, потому не замечала противоречий в своих словах.

— Со мной так было только раз в жизни, — продолжала я. — Причем всякие околонаучные объяснения про гормональные циклы, про якобы имеющее место подсознательное ожидание и готовность к любовным отношениям — ерунда. Я ехала в метро от врача, который подтвердил мою беременность — это был наш младшенький, Тимоха. Я мечтала о девочке, грезила о том, как скажу Андрею, как старшенькому Илюше объясним, что скоро у него будет сестричка. Словом, я была вся в мечтах и предвкушениях нового материнства. Потом меня словно кто-то окликнул, я подняла глаза — напротив сидел мужчина и смотрел на меня. Девочки! Он смотрел с нечеловеческой любовью и обожанием. Он держал в руках книгу, и книга дрожала. И я тоже задрожала, против воли, как под гипнозом.

— Алена, не вздумай писать книги, — сказала Ирина. — Из-под твоего пера будут выползать одни штампы.

— Возможно, ты, Алена, похожа на его первую любовь, — предположила Элька.

— Которая страдала лунатизмом, — продолжила Катя. — Ночью девушка вышла на крышу, он ее окликнул, девушка проснулась, закачалась, равновесия не удержала и полетела с третьего этажа, приземлилась у его ног…

— Рассыпавшись на части, — хмыкнула я. — Голова девушки откатилась и тихо прошептала: «Прости!» Тут все великие писательницы, как я посмотрю.

Мы трындели, потому что шок, вызванный Настиным признанием, требовал отвлечения, потому что мы растерялись, а тупо молчать было бы грубо. Настя со своей новой улыбкой смотрела на нас, переводила взгляд с одной на другую и одновременно смотрела мимо нас, куда-то в пространство.

Внезапный шок, теперь уж я это точно знаю, — это удар судьбы, не предполагающий мгновенного ответа. С судьбой не побоксируешь. Если человека, стоящего на пирсе, толкают в спину, ничего не понимая, он летит в воду, то первым делом должен ручками-ножками быстро перебирать, вынырнуть и доплыть до берега. А не разбираться в пучине: кто, зачем и почему желал его смерти. Это — потом.

Много лет спустя произошло: Элька и Игорь услышали по телевизору, что прогорел банк, в котором они держали деньги от проданной квартиры, деньги на очередную операцию по зачатию ребенка.

— Дует, — была первая реакция Эльки. — Где-то окно открылось.

И они несколько минут ходили по квартире и проверяли окна, заглянули даже в ванную и туалет, где окон не имелось.

В тот вечер наши телефоны раскалились. Мы перезванивались, выясняя, сколько денег пропало, кто позвонит Эльке и предложит посильную помощь и как эту помощь предложить, чтобы была безвозмездной, но ведь Золотниковы гордые, если возьмут, то в долг, а отдавать не с чего. Больше всех, конечно, нервничала Ирина.

— Мне проще самой нарожать, — стеная, повторяла она каждой из нас, — чем смотреть, как Элька мучается.

— Ты сестра, тебе и звонить, — постановила Настя. — И не вздумай про «нарожать» говорить! Думай иногда головой!

— А я чем думаю?