Очнулась все там же, на полу, и ощутила во рту кровь. Стала ловить ртом воздух, которого так не хватало, и захлебывалась кровью. Она уже не чувствовала рук мужа — похоже, его не было рядом. На четвереньках поползла в коридор. Возле двери поднялась и выглянула, боясь выйти из комнаты. Но в квартире было тихо. Инна подошла к входной двери, попыталась отодвинуть задвижку, но сил на это уже не было. Вдруг увидела на полочке для обуви ботинки мужа, обернулась и посмотрела в сторону кухни. Цигалов сидел за столом, как обычно, спокойный, словно ничего только что не случилось, и ел.

— Далеко собралась? — спросил он.

Инна молча помотала головой и вошла в ванную. Посмотрела на себя в зеркало и вздрогнула от того, что увидела. Из зеркала на нее глядела затравленная, испуганная и униженная тварь. Она открыла кран, подставила руки под струю, стала смывать с себя эту маску, понимая, что все равно ничего у нее не получится — теперь лицо у нее навсегда останется таким и никогда уже не будет той Инны, которую желали мужчины, которой добивались и делали комплименты.

Она продолжала смывать с себя то, что никогда не должно было оказаться на ее лице, сплевывала кровь — и вдруг выпрямилась, потому что вспомнила, что говорил муж, что он выкрикивал, когда насиловал ее… И это испугало Инну еще больше.

Илья повторял всего одно слово, с разными интонациями, то нежно и ласково, то повелительно и с угрозой. Повторял, повторял, повторял… Нет, это было не слово — это было имя. Насилуя жену, Цигалов общался с кем-то, кто оставался ей невидимым. И звали того незримого человека — Верочка.

Вера тянула время. Но оно текло медленно, потому что время уже ничего не могло изменить. Она нанесла макияж, потом смыла его, потому что тени и тональный крем могли вызвать у Ильи определенную реакцию. Но скрываться за тонкой дверью, высиживать непонятно что, прекрасно понимая, что Цигалов заведется от ожидания, было чревато. Пришлось снова заняться макияжем. Косметику Илья подобрал ту, которой пользовалась обычно Вера в исключительных случаях, собираясь на важную встречу, на праздник или в ресторан. Однажды он спросил ее, какую фирму она предпочитает, и Вера ответила: «Елена Рубинштейн». Знать бы тогда, зачем интересовался…

Закончив, она поднялась и прошлась по комнате. Остановилась возле узкого шкафчика и открыла дверцу. Внутри висели платья, укрытые прозрачными полиэтиленовыми чехлами. Стоили эти платья, вероятно, очень дорого. А по тому, что Вера ни разу не видела их на Инне, стало понятно: покупались эти вещи для кого-то другого. Уж не для нее ли?

Она стояла у двери и все не решалась выйти. Но когда Илья постучал в дверь и поторопил, сказав, что стол накрыт, тут же отозвалась:

— Я готова.

И открыла дверь. Сердце при этом сжалось от неизбежного.

Найти бы, куда Цигалов спрятал ее мобильный… Но в таком огромном доме вряд ли найдешь. К тому же Илья вряд ли позволит ей бродить по всему дому без его сопровождения.

Она вышла в холл, где уже стоял небольшой стол, застеленный белой скатертью с вышитыми на ней золотыми драконами. Несколько блюд с закусками, бутылка вина, бутылка виски и ведерко со льдом, в котором стоял хрустальный графин — видимо, тот самый, который Илья приносил в спальню.