Сама отталкивается от сиденья, выскальзывает наружу, выпрямляется. Одной рукой растрепывает влажные волосы, другой стискивает мокрую блузку. Делает несколько шагов навстречу выбирающемуся из машины Павлу.

– Привет, Паш. А ты чего не позвонил? Мы задержались на работе, разгребали завалы. Моя Хонда сломалась, так что Никите пришлось меня подбросить.

Частит Кира и привстает на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке Григорьева. Я же открываю для себя две истины. Во-первых, Ильина умеет врать, не краснея. Во-вторых, я ревную женщину, которая мне не принадлежит.

Паршивое, честно признаться, чувство. И резь под ребрами тоже паршивая.

Кира

Сотни иголок впиваются в спину. Распарывают кожу. Пускают кровь.

Жар лавой спускается от шеи и до самой поясницы. Поражаюсь, почему небеса до сих пор не ударяют в меня молнией, ведь врать нехорошо. Так учила всегда мама. Так говорил и отец.

Выдыхаю резко и не решаюсь поднять подбородок. Смотрю куда угодно – только не в Пашины глаза. Сначала упираюсь взглядом в его белые кроссовки с коричневой полосой сбоку. Цепляюсь за кожаный ремень стильных брюк с идеальной стрелкой. Утыкаюсь в судорожно дернувшийся кадык. Сама тоже сглатываю.

– Я звонил.

Взрывает ненадолго опустившуюся тишину Паша, а я принимаюсь лихорадочно рыться в сумке. Выуживаю из ее недр телефон, неловко тапаю по дисплею и лично убеждаюсь – четыре пропущенных.

В очередной раз за вечер заливаюсь краской. Прохлады, опустившейся на землю, вовсе не замечаю. Так сильно печет.

– Забыла включить звук.

Жалко оправдываюсь, ковыряя носком туфель почву. Понимаю, что звучу ужасно. Выгляжу тоже отвратительно.

В толстовке с чужого плеча. С мокрой помятой блузкой в руке. С взъерошенными волосами. С лихорадочно горящими глазами, пожалуй, я больше похожа на героиню из дурацких анекдотов, чем на излишне старательного работника.

– Иди в дом, Кира.

– А ты?

– А мне нужно кое о чем побеседовать с твоим боссом.

На миг замерзаю и снова думаю, что совсем не знаю Павла. Впервые его голос слышится настолько жестким и колючим, что хочется проехаться ладонями по коже, покрывшейся мурашками. Вернуть ускользающее тепло.

– Хорошо, – сбрасываю сковавшее меня оцепенение и напоследок оборачиваюсь к Никите.

Молча скрыться за калиткой не позволяет не совесть – нет. Какое-то тянущее чувство опутывает щупальцами грудь и выталкивает кислород из легких.

Так что я жадно хватаю большой глоток воздуха и выдаю сиплое.

– До свидания.

– До завтра, Кира.

Доносится звонким эхом мне вслед и впечатывается ярким клеймом между лопаток. Превращаюсь в загнанного зверька, по собственной воле угодившего в ловушку. Останешься в яме – сдохнешь от голода. Выберешься наверх – попадешь в лапы хищнику.

Выпрямив спину, я, наконец, отмираю и торопливо двигаюсь по дорожке. Каким-то чудом умудряюсь опустить ручку двери дрожащими пальцами и скользнуть во двор родительского дома.

Здесь безопасно. Здесь никто не швыряет в меня обвинения и не пытается убить взглядом.

– Митя, я приехала!

Кричу подчеркнуто бодро, вплывая в коридор. Снимаю обувь и оставляю на тумбочке у входа свидетельство моего позора – измятую в хлам блузку. Присаживаюсь на корточки и развожу в стороны руки, чтобы поймать несущегося из кухни медвежонка.